Ольга Славникова. "Роман возьмёт столько времени, сколько ему нужно"

В 2006 году Ольга Славникова получила премию «Русский Букер» за роман «2017», в котором описана ситуация, когда герои не могут воспользоваться богатством из-за болезни, а добравшись до него, умирают на месте. В 2018 году писательнице вручили премию «Ясная поляна» в номинации «Современная русская проза» за роман «Прыжок в длину» об изоляции одного человека во враждебном мире. Каждое её произведение как будто намекает, что писатель – этот тот, кто имеет дар предвидения. О самоизоляции, гендере в литературе и токсичном человеке – в беседе с Ольгой Славниковой.

Людмила Привизенцева: Одновременно с романом «Прыжок в длину» вы писали ещё один – «2050». «Прыжок в длину» вышел три года назад и многими с упоением прочитан. А про «2050» не слышно…

Ольга Славникова: И не услышите, пока я его не допишу. Я не заключаю с издательствами договоров на ещё ненаписанные книги. Сейчас повсеместная практика состоит в том, что роман пишется за год, а то и за полгода. И писателя торопят: «Давай-давай быстрей». Я так не работаю. Я мудрая черепаха и понимаю, что роман возьмёт столько времени, сколько ему нужно.

В результате такого «давай-давай», выходит много не столько художественных произведений, сколько проектов. И даже хорошие писатели, включившиеся в подобную гонку, теряют мастерство и разочаровывают своих читателей.

Официально нет разделения на проект и литературу. Каждый автор выбирает своё. Работа в проекте, скажем так, приносит плоды в виде премий и гонораров. А за литературу можно выдать всё, что угодно. «Как вы лодку назовёте, так она и поплывёт». Среднюю книгу, просчитанную маркетингом и написанную как проект для определенной аудитории, можно выдать за явление современной литературы. И нет сейчас тех механизмов, которые отделяли бы одно от другого.

Но читатели теряют своих кумиров, а литература – хороших писателей. Ступив на тропу «проекта», некоторые из них перестают быть таковыми. Но многие справляются, например, Дина Рубина. Последняя ее трилогия написана меньше, чем за два года.

Она перестала быть моим автором. Но, с другой стороны, я понимаю, что меняется не только Дина Рубина, меняюсь и я. Лет 30 назад мне нравились книги Дины Рубиной. Была в них какая-то женская искренность что ли. Сейчас я просто не смотрю произведения этой писательницы, потому что пару раз обожглась.

2-го июня огласили короткий список финалистов премии Большая книга сезона 2019–2020 годов. Ваши произведения не раз назывались в числе претендентов на победу.

С тех пор, как появилась премия Большая книга, у меня вышло четыре книги. Все они были в шорт-листах премии, и ни одна её не получила. Комментировать это не могу, я не знаю механизмов работы Большой книги. Да, честно говоря, и не стремлюсь узнать. Произведение писано не ради премии. Может быть, причина в том, что у Большой книги две ступени: сначала экспертный выбор в шорт-лист, а дальше – голосование литературной академии. А это уже не уровень экспертизы, а уровень «нравится – не нравится». В литературной академии есть люди, способные представить экспертное мнение, их примерно половина.

Нужно беречь не только легкие, но и нервы

Удивляет совпадение: книги Славниковой доходят до шорт-листа, а дальше – тишина. И это похоже на традицию.

Каждый член литературной академии голосует за две книги. В отчётах по голосованию видно, что между первой, второй и третьей премиями разница в паре голосов. Но как громко звучит: первое место, второе место, третье… Большая книга – плохо продуманная, на мой взгляд, премия. Я больше доверяю читательскому голосованию. По его результатам, книги, которые мне нравятся, как правило, выходят в лидеры.

В «Прыжке в длину» много сюжетных линий. Одна из них про то, как живут люди с инвалидностью или, как у нас чаще говорят – «ограниченными возможностями». Вы показали, что каждый из попавших в подобную ситуацию адаптируется к ней по-своему. Одни уходят из публичного пространства, другие – приспосабливают его под себя…

Я скажу так – обживают. Когда пишешь роман, проводишь исследования, то есть разговариваешь с теми, кто профессионально имеет отношение к сфере, описанной в книге. Я и с инвалидами беседовала, и конкретно – с инвалидами-опорниками, и с протезистами. Узнала, как человек осваивается на протезе, что он чувствует. Ну и плюс воображение. Когда разговариваешь с людьми, слышишь много того, что сами они чувствуют, но выразить не могут. И тогда писатель достраивает картину при помощи собственного воображения, интуиции.

Готовясь к интервью, я пролистала «Прыжок в длину» и поняла, этот роман попал в сегодняшний день, как никакой другой. До снятия режима самоизоляции мы оказались почти на месте главного героя романа Олега. Сидели дома, никуда не ходили, словно обезножили.

Нынешние обстоятельства – тоже форма инвалидности. Мой герой становится домоседом, потому что внешняя среда становится агрессивной по отношению к нему. Там, где для нас обычная лестница и мы её пробегаем вверх-вниз, не думая, для него – серьёзное препятствие. И сейчас вокруг нас тоже образовалась агрессивная среда, невидимый вирус может прилететь откуда угодно, от кого угодно: с лифтовой кнопки, с дверной ручки, с упаковки продуктов и так далее. Сейчас выход во вне – это как выход на Марс: нужно надевать форму – маску, перчатки.

Самоизоляция отменена. Одни быстро вернулись к прежним привычкам, у других – пока не получается, боятся или не хотят. Вы как провели последние два с половиной месяца?

Я за самоуглубление. Думаю, на самоизоляции самое продуктивное – это заниматься своими делами. Есть удалённая работа – работайте, или занимайтесь своим жильем, семьёй. Очень скучно было читать так называемые экспертные мнения: когда снимут самоизоляцию, каково происхождение вируса, как будет дальше. Это по большей части досужий хайп. Он очень расшатывает нервную систему. А нужно беречь не только легкие, но и нервы.

Вы работали или занимались домашними делами?

Во-первых, я преподавала. Мои очные мастерские в литературной школе CWS стали онлайновыми, что гораздо трудней, чем офлайн, как оказалось. Работы много. У меня начались индивидуальные коучинги, тоже онлайновые. Кроме того, для учеников я своего рода волонтер-литературный агент. Надеюсь, что удастся продвинуть и подборки рассказов, и уже готовые книги. Так что свободного времени на самоизоляции – как и до нее, так и после – у меня не было и нет. Думаю, что напишу ещё пару рассказов, которые пришли мне в голову, потом вернусь к роману.

А про что роман «2050»? Вы переносите нас в будущее, но что там происходит, неизвестно.

Роман про то, как, Россия выходит из международной самоизоляции после большой эпидемии.

Литература существует в поле, где есть общечеловеческое – над-женское и над-мужское

Про ваш дар предвидения знают все поклонники. Как и про дар в деталях описывать переживания героев. Они запоминаются, и позже, если попадаешь в аналогичную ситуацию, всплывают в памяти. Первый раз мне пришла в голову такая мысль, когда умерла моя мама и вспомнились переживания героини романа «Стрекоза, увеличенная до размеров собаки». Я еще подумала, что так описать ощущения от потери близкого человека могла только женщина. И в этом смысле я принимаю понятие «женская проза». А вы что думаете о разделении литературы на женскую и мужскую?

Я с вами не согласна. Литературы женской и мужской нет. У каждого автора свой взгляд, и от гендера он мало зависит. Темы зависят, опыт зависит, потому что женского опыта у мужчин нет, соответственно, и у мужчин есть опыт, которого нет у женщин. Хотя его становится всё меньше: женщины сейчас и в армии служат. Автор – прозаик, поэт, он не мужчина и не женщина. Он автономное существо. Тонкость женской литературы – это иллюзия, которая возникает, потому что мы находим в книгах, написанных женщинами, отзвук своего личного опыта. И поэтому они кажутся нам более чуткими. Но это субъективное ощущение. Мужчина чего-то в книгах, написанных женщинами, не опознает. А книга существует как факт в литературе в том случае, если в ней есть что-то поверх гендерного опыта. Вот это «поверх» и есть самое важное.

Однажды я подписала свою книгу известному политику. Он мне сказал: «Спасибо, жена обязательно прочтет». Есть предубеждение: если автор женщина, то в книге – про сугубо женское, мужчине там ловить нечего. И есть субъективная читательская интерпретация, что в книге, написанной женщиной, всё тонко, сложно, чутко. На самом деле литература существует в поле, где есть общечеловеческое – над-женское и над-мужское. Вот тогда произведение становится фактом литературы.

В «Прыжке в длину» замечательно описан тип токсичного человека. Такие люди были всегда, но сейчас, кажется, их стало больше…

Их вряд ли стало больше, просто они стали откровеннее, открыто работают с вашей психикой и вампирствуют. Сейчас правильно быть только за себя: победил – молодец, украл – отлично. Не пойман – не вор, а, наоборот, талантливый бизнесмен или талантливый организатор. Прежде осуждали, когда человек действует в своих и только в своих интересах. Это надлежало маскировать. А сейчас – это общественно одобряемая практика. О чём сейчас люди беспокоятся? О личностном росте, о своей карьере, о преуспевании – о результате. Методы его достижения – личное дело человека. Когда ты действуешь для себя, во имя себя, то ты молодец. В начале девяностых, когда я ещё была молодая и наивная, меня поразила фраза: «Почему ты такой бедный, если такой умный?» И с этой фразы, для меня начался перелом.

Какими мы выходим из самоизоляции? Многие надеются, что мир изменится…

Думаю, что мир попытается вернуться на круги своя. Но помешать этому может не наше новое понимание себя, а, скорее, экономические факторы. Надеюсь, что после самоизоляции перестанут быть знаковыми и важными шикарные машины, шикарные шмотки и так далее. Ещё до самоизоляции появился тренд, что шубы из натурального меха не есть хорошо. Может быть, выставлять на показ деньги вообще станет неприлично. А если на показ нельзя выставлять деньги, значит, надо выставлять что-то другое. Может быть, это будет благотворительность или забота о нашей среде обитания, что-то из области экологической безопасности. То есть, я надеюсь, что появятся другие точки отсчета... Ярмарка тщеславия никуда не денется – но должна сместиться во что-то более человеческое.