Ольга Славникова. "Нынешние обстоятельства – тоже форма инвалидности"

В 2006 году Ольга Славникова получила премию «Русский Букер» за роман «2017», в котором описана ситуация, когда герои не могут воспользоваться сокровищем из-за отравленных подземных вод. Добравшись до самоцветной жилы, умирают на месте. В 2018 году писательнице вручили премию «Ясная поляна» в номинации «Современная русская проза» за роман «Прыжок в длину» про самоизоляцию одного человека во враждебном ему мире. Каждое произведение Славниковой убеждает читателей, что истинный творец всегда имеет дар предвидения. Об этом и многом другом в интервью ZN.

Zond News. Одновременно с романом «Прыжок в длину» вы писали ещё один: «2050». «Прыжок в длину» вышел три года назад и с упоением прочитан. А про «2050» не слышно…

Ольга Славникова. И не услышите, пока я его не допишу. Я не заключаю с издательствами договоров на книги, пока они в процессе. Сейчас повсеместная практика состоит в том, что роман лепится за год, а то и за полгода. И автора торопят: «Давай-давай быстрей». Я так не работаю. Я, мудрая черепаха, понимаю, что роман возьмёт столько времени, сколько ему нужно. Так что буду писать, сколько буду писать.

В результате такого «давай-давай» выходит много не художественных произведений, а проектов. И даже хорошие писатели, включившиеся в подобную гонку, теряют мастерство и разочаровывают своих читателей…

Официально нет разделения на «проект» и «литературу». Каждый автор принимает собственное решение. Работа в проекте, скажем так, приносит плоды в виде премий, высоких гонораров. За литературу можно выдать всё, что угодно: как вы лодку назовёте, так она и поплывёт... Средняя книга, просчитанная маркетингом и попадающая в ожидания достаточно широкой целевой аудитории, позиционируется как явление современной литературы. И нет сейчас механизмов, которые отличали бы одно от другого.

Второго июня огласили короткий список финалистов премии «Большая книга» сезона 2019–2020 годов. Ваши произведения не раз назывались в числе претендентов на победу...

С тех пор, как учредили эту премию, у меня вышло четыре книги. Все они были в шорт-листах, но ни одна не получила даже третьей «БК». Комментировать это не могу, не знаю всех внутренних механизмов. Да, честно говоря, и не интересуюсь знать: не ради премий писано. Может быть, причина в том, что у «Большой книги» две ступени: сначала экспертный совет составляет шорт-лист, а дальше – голосование Литературной Академии. Там больше ста персон, и это скорее не коллективная экспертиза (хотя литературных профессионалов там примерно половина), а некий средний коллективный вкус, плюс медийность соискателя.

Однажды я подписала свою книгу известному политику, и он любезно сказал: «Спасибо, жена обязательно прочтет».

Удивляет совпадение: книги Славниковой доходят до шорт-листа, а дальше – тишина. И это похоже на традицию.

В структуре «Большой книги» заложена непоследовательность, на мой взгляд. Идет речь о литературе как виде искусства либо о книге и ее авторе как о социальном явлении? Нельзя сидеть на двух стульях, стоящих в разных концах комнаты.

В «Прыжке в длину» много сюжетных линий. Одна из них про то, как живут люди с инвалидностью, или, как у нас чаще говорят – c «ограниченными возможностями». Вы показали, что каждый из попавших в подобную ситуацию адаптируется к ней по-своему. Одни уходят из публичного пространства, другие – приспосабливают его под себя, используют …

Я скажу так – обживают. Когда пишешь роман, проводишь исследования, то есть разговариваешь с теми, кто профессионально имеет отношение к сфере, описанной в книге. Я и с инвалидами беседовала, и конкретно – с инвалидами-опорниками, и с протезистами. Узнала, как человек осваивается на протезе, что он чувствует. Ну, и плюс моё воображение. Когда общаешься с людьми, слышишь сквозь их слова много того, что они чувствуют, но выразить не могут, поскольку – не писатели. И тогда достраиваешь картину при помощи воображения, интуиции.

Готовясь к интервью, я пролистала «Прыжок в длину» и поняла, этот роман попал в сегодняшний день как никакой другой. До снятия режима самоизоляции мы оказались почти на месте главного героя романа Олега. Сидели дома, никуда не ходили, словно обезножили …

Нынешние обстоятельства – тоже форма инвалидности. Мой герой превращается в домоседа, потому что внешняя среда становится агрессивной по отношению к нему. Там, где для нас обычная лестница и мы её пробегаем вверх-вниз, не думая, как ставить ноги, там для него – серьёзное препятствие. И сейчас вокруг нас тоже образовалась агрессивная среда, невидимый вирус может прилететь откуда угодно, прицепиться с чего угодно: с лифтовой кнопки, с дверной ручки, с упаковки продуктов. Сейчас выход вовне – это как в открытый космос: надеваем подобие скафандра – маску, перчатки.

Самоизоляция отменена. Одни быстро вернулись к прежним привычкам, у других – пока не получается, боятся или не хотят. Вы как провели последние два с половиной месяца?

Думаю, на самоизоляции самое продуктивное – это плотно заниматься своими делами. Если есть удаленная работа – уже хорошо. Или имеет смысл приводить в порядок квартиру, общаться с семьей. Но не зависать в социальных сетях. Очень скучно было читать так называемые экспертные мнения: когда снимут самоизоляцию, каково происхождение вируса, что будет с нами дальше. Этот по большей части досужий хайп, и не безобидный. Очень расшатывает нервную систему. А нужно беречь не только легкие, но и нервы.

А что конкретно вы делали? Работали или занимались домашними делами?

Во-первых, я преподавала. Мои очные мастерские в школе CWS стали онлайновыми. Что гораздо трудней, чем офлайн, как оказалось. Начались коучинги, тоже онлайновые. Плюс, я для учеников своего рода литературный агент-волонтер. Надеюсь, удастся продвинуть и подборки рассказов, и уже готовые книги. Так что времени свободного и на самоизоляции, и до нее, и после у меня не было и нет. Думаю, что напишу ещё пару рассказов, они внезапно возникли в голове, потом вернусь к роману.

За литературу можно выдать всё, что угодно: как вы лодку назовёте, так она и поплывёт...

А про что роман, не скажете?

Ну, если он называется «2050», несложно понять…

Вы переносите нас в будущее, но что там происходит, неизвестно.

Роман про то, как, Россия выходит из международной изоляции после большой эпидемии.

Про ваш дар предвидения знают все поклонники. Как и про дар в деталях, точно описывать переживания героев. Они запоминаются, и позже, если попадаешь в аналогичную ситуацию, всплывают в памяти. И ты думаешь: а ведь именно это и написано у Славниковой. Первый раз мне пришла в голову такая мысль, когда умерла моя мама и вспомнились переживания героини романа «Стрекоза, увеличенная до размеров собаки». И я еще подумала, что так описать ощущения от потери близкого человека могла только женщина. И в этом смысле я принимаю понятие «женская проза». А вы что думаете о разделении литературы на женскую и мужскую?

Я с вами не согласна. Литературы женской и мужской нет. У каждого автора свой художественный мир и свой стиль. И от гендера все это мало зависит. Темы, да, зависят, опыт зависит, потому что женского опыта, связанного, например, с вынашиванием ребенка, у мужчин нет. Соответственно, и у мужчин есть опыт, которого нет у женщин. Хотя последнего становится всё меньше: женщины сейчас и в армии служат. Автор – он не мужчина и не женщина. Хотя бы потому, что вживается и в персонажа-мужчину, и в персонажа-женщину. Особая тонкость женской литературы – это иллюзия, которая возникает, потому что мы находим в книгах, написанных женщинами, отзвук своих эмоций. А мужчина в книгах, написанных женщинами, чего-то не опознает. Книга существует как факт литературы в том случае, если там есть что-то поверх гендерного опыта. И вот это «поверх», оно и есть самое важное. У читателя, да, есть гендерные предубеждения. Однажды я подписала свою книгу известному политику, и он любезно сказал: «Спасибо, жена обязательно прочтет». Мужчине кажется: если автор женщина, то в книге все специфично и, как он думает, несерьезно для него. На самом деле литература существует в поле общечеловеческого.

В «Прыжке в длину» замечательно описан тип токсичного человека. Такие люди были всегда, но сейчас, кажется, их стало больше…

Их вряд ли стало больше, просто они сейчас откровеннее, открыто работают с чужой психикой, вампирствуют, что ли. Сегодня правильно и общественно одобряемо быть только за себя: победил – молодец, украл – отлично. Не пойман – не вор, а наоборот, талантливый бизнесмен. Или эффективный менеджер. Прежде осуждали, когда человек действовал в своих и только в своих интересах. Это надлежало маскировать. А сейчас – это общественно одобряемая практика. Каждому важны личностный рост, карьера, доходы. Если методы нечистоплотны, это не обесценивает результата. Помню, в начале девяностых меня поразила фраза: «Если ты такой умный, почему ты такой бедный?» Тогда все и началось.

И последний вопрос. Какими мы выходим из самоизоляции? Многие надеются, что мир изменится. А вы как думаете?

Думаю, что мир попытается вернуться на круги своя. Помешать этому может не наше новое понимание себя, а скорее экономические факторы. Надеюсь, после карантина перестанут быть знаковыми и важными представительские автомобили, шикарные шмотки. Ещё до пандемии обозначился тренд, что шубы из натурального меха не есть хорошо. Может быть, на фоне экономических трудностей выставлять напоказ свои деньги вообще станет некомфортно. А если нельзя понтоваться деньгами, придется выставлять напоказ что-то еще. Может, это будет благотворительность или забота о нашей среде обитания, что-то из области экологической безопасности. То есть, я надеюсь, что появятся другие приоритеты.  Ярмарка тщеславия – она никуда не денется. Но вдруг станет круто не на Porsche раскатывать, а помогать нуждающимся, которых в нынешнем кризисе станет очень, очень много.