Александр Морозов: "Горжусь тем, что я клоун"

Известный комик, разноплановый актер, звезда «Кривого зеркала» и вообще очень позитивный человек, Александр Морозов рассказывает о разных «плоскостях» смешного, о родине стендаперов, сказках с Шур-Шурычем, «клубном юморе» и пользе смеха вообще.

Zond: Как говорил Аркадий Райкин, смех бывает юмористический, сатирический, наш, не наш… Что ты об этом думаешь?

Александр МОРОЗОВ: С сатирическим все понятно. Это – злободневность. Он сейчас присутствует тоже, как ни странно. Сейчас любят шутить про политику и политиков. Это все сатира. Про американцев – тоже сатира. Наш юмор? Мне кажется, он тоже отличается от «ненашего». Наткнулся в интернете на стендапера американского. Полный зал сидит, и он шутит про 11-е сентября. И зал заливается, хохочет! Я думаю, если бы у нас кто-нибудь над Бесланом или какой-то еще трагедией пошутил, ему бы башку оторвали. Это – не наш юмор. А вот «юмористический» юмор у нас есть. Его много, и он разный, слава Богу!

У Михаила Булгакова в «Мастере и Маргарите» фиолетовый рыцарь неудачно пошутил, и с ним нехорошее приключилось. У нас сейчас есть запретные темы? Почему или над чем нельзя смеяться открыто?

Тут медалька с двумя сторонами. С одной стороны, цензура плохо, а с другой - юмор же может быть разный. Почему у нас существует «Камеди Клаб»? Вот именно «Клаб»? Это «клубный» юмор. Единственное, мне кажется, он не должен быть в широком доступе, где пошлятина, матерщина. Я не ханжа. Но не все же можно говорить со сцены.

Но если это клуб, и опять же, пришли взрослые люди, которые любят определенную атмосферу и им смешно – это здорово! Но когда это могут смотреть дети, мне это претит.

Что касается цензурирования во время Советского Союза, знаешь, с одной стороны, это плохо, с другой – хорошо. Потому что это помогало искать яркие художественные ходы. Юмористам приходилось как-то выкручиваться, авторам ломать голову, чтобы было и смешно, и, в то же время, не пошло, и в тюрьму не посадили. И от этого рождалось много художественного. Чего сейчас, наверное, не так хватает.

Надо проскочить «между Сциллой и Харибдой». Это невероятно сложно, но нужно. Потому что жанр, на самом деле, необходимый.

Очень же просто выйти на сцену, сказать матом и все смеются. Или ж..пу показать. А попробуй рассмешить современного зрителя, не оголив зад и не матернувшись! Уже сложнее…

С другой стороны, мне нравится, что сейчас очень много жанров, много юмора разного. Юмор есть и для интеллектуалов. Например, над чем врачи смеются. Другой юмор, попроще, так называемый «солдатский», он погрубей. У каждой социальной группы - свои юмористические предпочтения.

Современный стендап – насколько органичное для нашей эстрады явление?

Как мне рассказывал Евгений Ваганович – а он не просто юморист, но и «юморовед», – стендап это изобретение чисто одесское. В начале 20-го века в Одессе в парках были площадки открытые, небольшие сцены, где любой желающий выступал со своими шутками-прибаутками, смешными историями. Типа «Гайд-парка» юмористического получалось.

И таких стендаперов в Одессе было много. И потом многие из них – после 1917-го – уехали за границу, в США. В Новый Орлеан, кажется. Не помню точно город. В общем, стендап – тоже наше отечественное изобретение!

Кстати, есть шутка старая о том, что один популярный гаджет тоже изобрели в Одессе: «Жора, подержи мой Макинтош!»

Так что в плане эстрадного стендапа – ничего для нас нового. Он присутствовал всегда. Добавилась только раскованность и свобода в выражениях.

А где грань между свободой выражения и пошлятиной, кто должен ее определять? Каждый выступающий конкретно для себя или зал?

Зритель должен определять! Пошло для него или нет. Вот если уж я начал цитировать Евгения Вагановича, мне нравится его определение: «Пошлость – это то, от чего коробит!» Если тебя коробит – выйди из зала, в конце концов.

Для тебя лично, что есть пошлость?

У меня есть табу. Я не шучу на тему религии. Я очень не люблю юмор про инвалидность, про увечья людские физические. А остальное все мне кажется удобоваримо. Дело вкуса.

Помнишь, у кого-то из классиков была фраза: «Смех исправляет нравы». Он сейчас по-прежнему исправляет или какую-то уже другую функцию выполняет?

Ну, вряд ли сейчас смех исправляет нравы. Я думаю, что смех – как он лечил, так он и лечит. Но, приобретая новые формы современные, неподготовленного человека он может и искалечить. Я говорю опять же про детей. Одно дело, ребенку показывать какие-то добрые советские мультики, «советские» в смысле «хорошие». Либо низкопробные (я не говорю сейчас о качественном продукте, которого тоже много) на кабельных и спутниковых каналах. Там просто кошмар какой-то. Дебилизация.

Ты поэтому придумал интересный ход – рассказывать на YouTube «Сказки с Шур-Шурычем»?

Этот жанр я запустил в интернет в пандемию-2020. Всю жизнь я мечтал вести «Спокойной ночи, малыши!» У меня даже были пробы. Нас в паре с девочкой маленькой поставили – победительницей детского Евровидения. Но она чувствовала скованность перед камерами в студии, и нас – как пару – завернули.

Но мечта моя никуда не испарилась. Просто ждала своего часа. А тут как раз пандемия, появилось свободное время. Думаю, нужно же в период концертно-гастрольного затишья хоть какую-то пользу приносить! И каждый вечер, в девять часов, я выходил в прямой эфир в Инстаграм и детям читал сказки. Самые лучшие – от «Сказки о золотом петушке» до «Усатого-полосатого». И это было очень популярно, набирало очень много просмотров. С удовольствием смотрели. Дети ждали «Сказки с Шур-Шурычем». До сих пор они выложены на YouTube. 55 серий.

Сейчас я уже не выхожу с Шур-Шурычем в прямой эфир, потому что началась работа. Но дети-то ждут! Поэтому я решил делать это в записи. Мы записали восемь часов на профессиональную камеру и с профессиональным звуком. Мне Катя Семенова написала песню потрясающую – заставку. Друг сделал компьютерную графику – тоже заставку. В общем, все в процессе - «Конек-горбунок» и много Пушкина.

Есть еще задумка у меня – «Сказки для взрослых с Шур-Шурычем». Мне подарили книжку «Сказки для взрослых» Александра Николаевича Афанасьева. Он собрал и опубликовал их еще в 19-ом веке. Это будет такой полузакрытый контент, чтобы только взрослые могли посмотреть и послушать, потому что там часто жесть случается. Это не для детей. Но все равно – потрясающее народное творчество!

В каком театре ты сейчас служишь?

Служу в «Шаломе». Московский государственный еврейский театр «Шалом». Но у меня еще и антрепризы, и концерты. До пандемии в месяц выходило до 20-ти выступлений. Затем цифры сильно «просели», как и у очень многих в театральном мире. И на прежний уровень возвращаться не торопятся.

В принципе, если стационарно играть, можно и по два спектакля в день. Но это, если без перелетов-переездов. Больше всего выматывают дорога и разные гостиницы. От них устаешь, не от выступлений.

Человек, чтобы не оскотиниться, как часто в театр должен ходить? Шутка такая есть про школьных приятелей – актера и банкира. Банкир говорит: «Слушай, мне так стыдно, я в театре не был целый год!» А актер ему отвечает: «Да ничего, я в банк тоже давно не заглядывал!»

Колоссальная разница между просмотром театральных постановок онлайн и живьем – существует, конечно. Потому что есть «магия зала», когда ты даже если на галерке сидишь, все равно ближе к сердцу принимаешь происходящее.

Я тут узнал статистику, сколько процентов населения вообще ходит в театр. Боюсь соврать, но это какая-то катастрофически малая величина - и она не растет! Она стабильна. У меня волосы дыбом встали! Я не думал, что все так печально. «Театральных людей» действительно очень мало. И только они и ходят, преимущественно.

Может быть – я не связываю это с пандемией и ее последствиями – ритм жизни стал более жесткий, даже жестокий. Потому что прежде у людей был размеренный образ жизни. Зарплата плюс-минус стабильная. Ты знаешь, что будет завтра, через месяц, через год. И можешь планировать походы в театр и так далее. А сейчас, когда человек измотан на десяти работах, у него просто уже сил нет. Только дотащиться до дома и упасть на диван.

Помнишь, был в «Мартине Идене» у Джека Лондона фрагмент, когда герой работал в прачечной и гладильной мастерской. У него был целый сундук книг, чтобы читать после работы. Так он его ни разу не открыл – падал на постель и проваливался в сон. Сейчас многие так и работают – на износ. Вот и выходит, у одних нет возможности, у других – потребности в театр ходить.

Но, согласись, театр театру рознь…

Согласен. Есть абсурдные, похожие на «Театр Колумба» у Ильфа и Петрова. Есть откровенно пошлые, под видом сценических «экспериментов» тиражирующие непотребство. Не стану называть фамилии, но знаю нескольких режиссеров, на постановки которых мне заплати – все равно не пойду.

Скажи, театр – бессмертен?

Безусловно! Сейчас у него очередные «трудности роста». Но он будет развиваться, параллельно всяким «интернетам». Он непобедим, он вне конкуренции, потому что может жить даже при свечах или отблесках костра.

Живое общение, слава Богу, никогда и ничто не заменит. А театр – именно живое слово, живые эмоции. Никакой гаджет это не передает. И никогда не передаст, я надеюсь.

Как можно «определить» твой жанр, амплуа?

Меня много раз спрашивали об этом. И я всегда в тупике. Я и клоун, я и эстрадник, я и драматический актер, комедийный, трагикомический. И на телевидении снимаюсь, в кино. Кто я? Когда у меня идут одни концерты эстрадные, я начинаю дико скучать по театру. А когда у меня случаются исключительно «театральные» периоды, я начинаю скучать по концертам. Я до сих пор не разобрался, но мне нравится, когда меня называют клоуном. У этого слова есть и негативный подтекст. Но в среде актерской клоун – это, можно сказать, высшее звание. И если меня какой-то профессиональный человек называет клоуном, для меня это комплимент. Но проще для меня всегда – «артист Александр Морозов». И все понятно!

беседовал Глеб Антонов