Это интервью было сделано накануне 80-летия Владимира Алексеевича Андреева и 85-летия Театра им. Ермоловой (в 2010-м году). Через два года художественным руководителем театра и директором назначен Олег Меньшиков, а Владимир Алексеевич стал его президентом. И это была самая мирная смена власти в одном отдельно взятом театре. 29 августа 2020 года, спустя два дня после 90-летнего юбилея, Владимир Андреев ушёл из жизни.
Владимир Алексеевич, скажите, что чувствует человек в день столь солидного юбилея?
Я чувствую, что жизнь – этот бесконечный сюжет – продолжается. И у меня есть единственное желание не просто существовать, а что-то еще сделать, чтобы меня поняли. Особенно захотелось работать после того, как мы пережили этим летом жару и пожары. В это лихолетье возникали тревожные мысли…
В юбилей принято вспоминать хорошее. Вы помните, например, свой первый спектакль?
Мне было года два с половиной, бабушка привела меня в красный уголок и сказала: «Вот я вам привела внука, чтобы он участвовал в новогоднем представлении». Мне дали роль Ветра. Бабушка наклеила газетные полосы на дядину рубаху, обсыпала их серебряной пылью, и я крутился на сцене до тех пор, пока голова не закружилась и я не грохнулся.
Но все же когда ощутили в себе тягу к театру?
Это произошло довольно рано. На школьных вечерах я переиграл все миниатюры Чехова. Помню, на экзамене по химии мне задали вопрос по поводу производства серной кислоты камерным способным. А член комиссии, учитель физики, обернулся к преподавателю по химии и сказал: «Ну что ты к нему пристаешь со своим камерным способом, может быть, он о камерном театре мечтает?!» Одной из первых, кто меня благословил на занятие театром, была великая русская актриса Варвара Николаевна Рыжова. Еще школьником я оказался у нее в доме и много читал наизусть. Рыжова сказала: «Тебе надо учиться, ты будешь Простак, комедийный Простак, будешь играть в пьесах Островского и что-то из Тургенева». А ее сестра сказала: «Нет, Варя, я думаю, что он будет Молодой герой». Они спорили-спорили, а потом, строго глядя на меня, сестра Рыжовой сказала: «Вот вы говорите, что очень любите театр, а очень важно, чтобы театр полюбил вас». На экзамене в ГИТИСе я читал рассказ Чехова «Злой мальчик». И вдруг из зала раздается: «Молодой человек, ну почему же вы читаете Чехова и все время прибавляете какие-то междометия?» Это была заведующая кафедрой актерского мастерства. А я был вдохновлен, мне казалось, что все получается прекрасно. Но к ней повернулся Андрей Михайлович Лобанов и сказал: «Будьте любезны, дайте ему дочитать. Как получается, так пусть и читает до конца». Я был ему благодарен. И действительно меня взяли.
«Володя, пора заняться педагогикой. Передавайте опыт и ничего не придумывайте»
Я знаю, что после института вас приглашали многие театры, почему выбрали Театр им. Ермоловой?
Из любви к учителю. Режиссер Лобанов меня взял в этот театр, когда я был еще студентом. Сначала были маленькие роли, потом в спектакле про колхоз я играл смешного человека, счетовода Анисимова. Я выходил в одной сцене с подушками, и там у меня было лишь одно слово. Но однажды меня прорвало, и я сказал несколько фраз – импровизация. В зале смех. На следующий раз я еще чуть-чуть добавил, получил аплодисменты и недовольный взгляд. К Лобанову пошли жаловаться, а он сказал: «Раз смешно, то и не мешайте ему». Потом меня ввели на роль Педро в спектакле «Укрощение укротителя». Моим партнером был строгий Иван Соловьев. Во время первого спектакля я крутился как мог, только бы успеть и не забыть выполнить эту мизансцену. Соловьев мне сказал после спектакля: «Ну и наваляли вы сегодня!» А потом, когда я стал уже главным режиссером театра, у нас с ним сложились серьезные творческие отношения. Он играл почти во всех спектаклях, которые я делал. И он же подарил мне свою книгу с надписью: «Помните, что трудно бывает не только вам».
А как происходил ваш переход от артиста к режиссеру?
Однажды другой мой учитель, Андрей Александрович Гончаров, мне сказал: «Володя, пора заняться педагогикой. Передавайте опыт и ничего не придумывайте». И я стал ставить этюды, потом отрывки, а потом и спектакли. Мне посоветовал старший товарищ: «Вот вернулась из ссылки Эдда Юрьевна Урусова, княжна, поставьте с ней что-нибудь». И я поставил спектакль «Мать своих детей» по пьесе Афиногенова. Это было время, когда я не задумывался: получится – не получится, правильно – неправильно. Было ощущение смелости и азарта, которое потом ушло. Помните, как в пьесе «На дне» говорят Луке: «Дедушка, какой ты мягкий»? А он отвечает: «Мяли много, вот и мягок». Когда жизнь обминает, начинаешь думать – смогу или нет. В первом моем серьезном спектакле играла Урусова. Она была такая смешная, трогательная и правдивая. Прошло еще время, и однажды ко мне пришли мои товарищи по театру и сказали: «Ну, давай сделаем спектакль какой-нибудь, а то скучно». В начале 1970-х был уже очень болен Лобанов, и театр остался «без руля и без ветрил». Приходили на время разные режиссеры и уходили. Я очень хотел работать. И мне очень помогали люди, которые приняли меня. Они поверили в мои силы, хотя кое-кто и был против. Мария Осиповна Кнебель взялась, потом сказала, что устала, потом пришел Шатрин, за ним Варпаховский, и он скоро ушел. А меня звали в другие театры, в частности Олег Ефремов звал в «Современник». Я чувствовал себя вправе сменить театр, но пришли ермоловцы и сказали: «Давай».
Но вы же на несколько лет уходили в Малый театр?
Я поставил в Малом три спектакля по произведениям Бондарева. Мной там заинтересовались и стали говорить, а не пора ли тебе к нам переходить. Я боялся это делать и все время думал: «Ребята, скажите, мол, не отдадим Андреева». Наверное, я многого хотел… Якут сказал: «Мы все пойдем просить, чтобы Андреева нам оставили», – но не пошел. А нашлись люди, которые сразу стали искать, кто придет мне на смену. И появился в Ермоловском театре талантливый Валерий Фокин. Меня периодически вызывали в партбюро и говорили: «Что-то ты долго тянешь. Ты хочешь заниматься искусством? Тогда бери под козырек и выполняй». И в 1985 году я оказался в Малом театре.
Но в 1988 году снова вернулись в Ермоловский театр. Почему?
Я понял, что есть люди – дети Малого театра. Например, Юрий Мефодьевич Соломин – дитя Малого театра. И работать в Малом театре должны они. Я стал подавать заявления об уходе, но их не принимали. Соломин мне позвонил и сказал: «Не делайте этого». Но я тогда уже принял решение. Я иногда бываю очень упрямым и неразумным. И ушел. Работал на кафедре в ГИТИСе. В 1988 году со своими выпускниками я решил поставить спектакль «Лев зимой» Голдмана. С этим спектаклем мы поехали в Лондон, играли на сцене Королевского университета, потом в Кембридже, потом в Оксфорде, потом нас пригласили во Францию на фестиваль «Театр без границ», потом были Дания и Польша. И с этим же спектаклем я вернулся в Театр Ермоловой.
Необходимость полного зала – это примитивная формула. Театру важнее не терять союзников, тех, кто чувствует, как чувствую и думаю я. И таких людей немало.
Неприятный вопрос: говорят, что Театр Ермоловой сегодня переживает не самые лучшие времена, не собирает полные залы…
У нас есть такие спектакли, есть и те, что идут с аншлагом. Например, «Фотофиниш» по пьесе Питера Устинова, «Двенадцатая ночь» по Маршаку. С удовольствием наблюдают зрители наши за спектаклями «Бонжур и до свидания» и «Мы не одни, дорогая». Но это не главное направление театра. Что можно назвать критерием состояния «лучшее время театра»? Заполненный зал? А я считаю, что необходимость полного зала – это примитивная формула. Театру важнее не терять союзников, тех, кто чувствует, как чувствую и думаю я. И таких людей немало. Часто человек, усталый от жизни, хочет получить то, что пережевывать не надо, что можно глотать и забывать. Я размышляю о том, что завтра будет не со мной и даже не с этим театром... Томас Манн говорил, что в театр приходит толпа, а уходит народ. Он идеалист. Сегодня очень многие пребывают в эстетике толпы. Движение к тому, чтобы не потерять базовые ценности, возникает, но робко. Люди хохочут над самими собой. Пожалуйста, но иногда становится жутковато. Конечно, надо ставить то, что зритель смотрит. Не буду спорить и с теми, кто говорит, что не надо в театре воспитывать человека. Но не хочется терять право делиться своей болью, надеждой, умением любить. Для меня важно, чтобы мне не было стыдно за мои спектакли.
Были же времена, когда на спектакли, за которые не стыдно, собирались полные залы?
Это было другое время в стране. Я не за возврат к прошлому, категорически нет. Мне однажды сказали, что моя беда в том, что я ничейный человек. Я ни с кем, и надо к кому-то прилепиться, чтоб вовремя помогли. Я всегда обходился без заискивания. Я достаточно удачлив, спасибо судьбе. И в мои 80 лет меня уже не надо защищать. И мне кажется, что задача театрального искусства сегодня – это сохранение основ, борьба с пошлостью достойными средствами. Нужно помогать людям не оскотиниваться. Сегодня время иногда не разрешает ставить классические добротные пьесы – «с сердцем, с мыслью». Это одно из главных моих страданий. Как говорит один из героев в пьесе Леонида Зорина «Невидимки»: «Я не соучастник многого из того, что происходит в сегодняшнем времени. Я выпал из вагона». Я тоскую, что надо думать о том, чем бы удивить зрителя, иначе он не пойдет в театр. А у театра другая задача.
Владимир Алексеевич АНДРЕЕВ – народный артист СССР, лауреат Государственных премий РФ, руководитель кафедры актерского мастерства ГИТИСа, профессор, художественный руководитель Театра имени Ермоловой. Ставил спектакли по произведениям Вампилова, Бондарева, Симонова, Зорина, Островского, Толстого, Тургенева, Чехова и многих других. Сыграл на сцене белее тридцати ролей, в том числе лейтенанта Шмидта, царя Максимилиана, д`Артаньяна, Зилова, Войницкого. Снялся фильмах: «Ночной патруль», «Жестокость», «Сказка о царе Салтане», «Доброе утро», «Аттестат зрелости», «Человек родился», «Тишина», «До будущей весны», «Синдикат-2», «Три дня вне закона», «Ультиматум», «На полпути в Париж», «Сволочи», «Принцесса цирка».
