В московском театре «Школа современной пьесы» прошла премьера спектакля Дмитрия Крымова «Все тут», который воплотил наконец давнюю мечту режиссера – поставить спектакль о своих знаменитых родителях: режиссере Анатолии Эфросе и театральном критике Наталье Крымовой. Однако оказалось, что спектакль несколько сложнее…
Безусловно, спектакль Крымова – вновь очевидный лидер театральной афиши этого осторожного театрального сезона, и он стоит того, чтоб попытаться попасть в щербатую рассадку не самого большого зала в Москве в один из двух-трех показов в месяц. «Биографического» Эфроса тут, правда, не показывают, зато есть ярчайшая двойная актерская работа Марии Смольниковой и монолитная Александра Феклистова, сильный голос Ольги Надеждиной, трехметровый Чехов, грузинская свадьба, копия настоящего кресла Эфроса, заводные машинки – в общем, как всегда задорно-щемящая, пронизанная бесконечной любовью к театру стройная крымовская стихия.
Дмитрий Крымов давно приучил зрителя к тому, что его постановки ценны как творения конкретного режиссера, имеющего ни на что не похожий почерк. Открытая театральность метода, где наивность прихотливо переплетена с высоким профессионализмом художника, а многочисленные оттенки смешного свободно перетекают в сентиментальность и вопрошание вечных смыслов, весьма ожидаемо характеризует и «Все тут». Но достоинство спектакля не только в том, что он соответствует планке определенного «бренда», в котором каждый опус есть своеобразное анатомирование русской классики и самого театра. «Все тут» – случай, когда объектом опыта Крымов сделал самого себя, обнажив некоторые святые закрома личной памяти.
Действие разворачивается на сцене, вытянутой во всю ширь роскошного зала «Эрмитаж», ставя зрителя в ситуацию предельно широкоугольного созерцания, так что избитая фраза о том, что «каждый видит свой спектакль» (причем «строго согласно купленным билетам») здесь особенно осязаема. У такого пространства нет семантической глубины: бесконечно устремленный в стороны узкий просцениум точно схватывает механизм работы воспоминаний – мгновенных, зыбких, навсегда замерших картинок, требующих не анализа, а созерцания. Из таких эпизодов-картинок и состоит спектакль. Лишь иногда приоткрывается завеса того «заалтарного» закулисья, которое выпускает на свет игровой жизни призраки минувшего, теснящиеся в виде ярких фантазмов в голове ведущего. Им выступает сам Дима Крымов, а точнее его сценическое альтер-эго в исполнении актера «Школы» Александра Овчинникова.
Взяв за основу пьесу «Наш городок», Крымов ещё больше выкручивает концепт Торнтона Уайлдера, играя в двойную и тройную театральную обусловленность. Его спектакль – это воспоминание о давних спектаклях, которые по-своему интерпретировали структуру «спектакль-в-спектакле». Получается, что именно так – в виде закрученной спектрально-мнемонической театральной галлюцинации – и должна выглядеть «жизнь в трех действиях», определившая жанр пьесы. «Жизнь как театр», «театр как воспоминание» – вереница рождающихся «о чем?» разбегается вместе с просцениумом.
Действие последнего акта «Нашего городка» – разговор покойников, наблюдающих за похоронной процессией, так что крымовская сцена оказывается ещё и символической границей жизни-смерти. Однако в художественной вселенной режиссера она вполне пересекаемая: между залом и сценой перемещается ведущий, выходят и уходят Мама и Папа (Эфрос и Крымова), проносится ватага грузинских родственников «из спектакля Габриадзе». Условность театра нарушают даже настоящие «залетные» голуби и «случайная» кошка… Спектакль «Все тут» весело и будто не всерьез говорит о невместимости жизни ни в какие попытки рассказать о ней и изобразить в лицах, даже (или особенно) если речь идет о чем-то очень важном. А ведь поход с родителями на «Наш городок» – событие для Протагониста-Крымова исключительное… Так, кажется, что «Наш городок» в масштабе личного символа обрастает чертами «Невидимого града Китежа».
Вместо антрактов ведущий отбивает воссозданные эпизоды повторяющимся «ну, как-то так», смущенно смотря в зал. Так же, опустив глаза, он благодарит актера, отыгравшего свой короткий выход в роли Эфроса – и в этом «спасибо» больше «простите» (как актеру, так и отчасти самому Эфросу) нежели самого «спасибо».
«Все тут» выходит не только собирательной метафорой кладбища (все тут, мол, будем), но и каким-то незаконченным междометием, неуверенно подводящим итог истории о людях, которая не произвела на слушателя должного впечатления. Своеобразный «сторителлинг» ведущего должен зародить ощущение слабой магистральной линии, постоянно сворачивающей на якобы случайные тропы памяти наивно-мечтательного художника. На этом построена и идея персонажа Нонны Скегиной (Марии Смольниковой), вышедшей прямо из какой-то мемориальной лекции о «наследии Эфроса», и целая (издевательски смешная) сцена с Чеховым и Сонькой Золотой Ручкой (тоже Смольникова) из не случившегося спектакля эпохи ШДИ, и демонстрация кресла, переходящая в импровизированное воспоминание о похоронах сначала отца, а потом и Скегиной. Крымов тут не только изображает разорванную фактуру прошлого, синтетически связывающую однородные события в ассоциативно-образные ряды, но и с заметным упоением иронизирует над самим собой (конечно, и любуется тоже) как человеком театра. «Твой отец правду искал, а ты пластмассовой х****й занимаешься», – говорит Скегина-Смольникова ведущему пока тот делает вид, что «зажигает» фонарики-свечки на батарейках.
«Все тут» – спектакль со всеми признаками исповеди, который переводит трагические философские выводы «Нашего городка» о непонимании жизни изнури её самой в пласт горькой комедии. Минувшее мертво, но грусть не в мысли о смерти, а от того, что за её пределом всё слито без разбора и всякой иерархии – и это все может быть бесконечным источником смеха и фантазии. Одухотворенной рукой Дмитрий Крымов сочиняет наново своё прошлое, родителей, свои зрительские впечатления и себя самого, лукаво прикрываясь игрой в игру. Местами кажется – нет-нет да смалодушничает и заговорит всерьез – но нет, мера эмоционального полутона выдержана до конца… Разве что в самом конце с вырастающим из сцены механическим погостом – может быть, слегка и передавили.
Тем не менее, это крайне позитивный спектакль – жизнеутверждающий. «Ценность жизни в самой жизни» – ответил Крымов на прямой вопрос журналистки на пресс-конференции. Но по просмотру спектакля почему-то кажется, что он мог иметь в виду и продолжение: «.., но грош цена той жизни, которая проходит без театра» (впрочем, ему легко говорить…). В нынешний сезон подобная сентенция была бы вполне уместна, хотя бы как дань коллективной надежде. «Без театра нельзя», – в потоке чеховских цитат Сонька выдает реплику Сорина, которую никто не подхватывает. Действительно, какие уж тут новые формы…
фото: Александр Иванишин
