8 июня в Москве и Санкт-Петербурге (кинотеатры «Октябрь» и «Аврора») пройдет показ классической ленты Дэвида Лина «Лоуренс Аравийский». Есть повод вспомнить один из «главных» фильмов мирового кино.
Подарку, который сделает зрителям обеих столиц компания «Иноекино», занимающаяся демонстрацией киношедевров и ретроспектив, можно только обрадоваться. Без всяких примесей к этой обобщенной, предвкушающей эмоции. Добавить тут нечего: когда ещё нынешнее племя увидит «Лоуренса Аравийского» на больших экранах? А лишь в таком формате можно себе представить этот бессмертный эпос (как в общем и любой другой эпос). Причем не просто на большом, а на очень большом, таком, как в «Октябре». Ещё ведь и не всякий кинотеатр подойдёт (мало ли их больших), нужен такой, который как «Аврора» с её ретро-атмосферой, будет под стать тому, чем сегодня является «Лоуренс Аравийский». А что такое «Лоуренс Аравийский» сегодня? Это Сикстинские фрески, собор Святого Петра и 9-я симфония кинематографа. Нечто такое, что уже, по большому счету, не нуждается в нашем мнении.
Фильмы той же варны, что и «Лоуренс»: «Гражданин Кейн», «Унесенные ветры», «Крестный отец» и др., год от года тасуются во всевозможных рейтинговых «топах» авторитетных журналов и институтов. Их пересматривают с любого места, а те, кто случайно, вдруг, не видел, стараются об этом не распространятся (согласно расхожему стереотипу).
К самому «Лоуренсу» все это, в общем, аналогично применимо. Однако вряд ли после первого проката его показывали так же часто, как и «Крестного отца» (за невозможностью представить статистику, остается ограничиться домыслами), и едва ли он так же остро резонирует в памяти нынешних поколений. Несколько похожая ситуация с «Космической одиссеей 2001 года» Кубрика: объемы повторений и эпигонства затерли открытия и прелесть оригинала. Однажды войдя в списки «лучших из когда-либо созданных», «Лоуренс» так и остался в этом непроницаемом эфире, в блеске своих семи «оскаров». Поэтому и трудно представить его будничный просмотр, это всегда праздник, требующих особых обстоятельств празднования, ибо таковым он и задумывался.
«Лоуренс» прежде всего роскошен, в каждом своем элементе. Собственно, почти все они и были отмечены на церемонии вручения наград Американской академии в 63-м году.
Визуальная доминанта картины – «натуральное» пространство, столь редкое в сегодняшнем кино. Дэвид Лин профессионально угадал единственную семиотическую потенцию пустыни – соотношение человека и огромной пустоты. Вот в безбрежном желтом пленэре несется оголтелая бедуинская конница (точнее сказать, «верблюжница») или из воздушного марева на горизонте одиноко возникает силуэт всадника. Пространство должно подавлять зрителя такими просторами, где целые армии кажутся маленькими группками среди песчаного океана и палящего зноя (ещё и оттого фильм кощунственно мерить нищей дюймовой диагональю монитора).
«Лоуренс» не музыкальный фильм, но явственный оперный осадок от его просмотра – не заблуждение. Не только потому, действие сопровождает симфоническая партитура Мориса Жарра в исполнении Лондонского оркестра (здесь уместно сравнение с известной космической сагой – тот же триумф). Сам дух его – опера. И военно-исторический сюжет с ярко выраженным протагонистом-пассионарием, и концентрированная экзотика, где арабский мир в той же степени этнографически точен, в какой и стилизован. Драматически, это материал резких психологических тонов: большие переживания, роковые сомнения, филигранное, мудрствующее остроумие. Вопросы, поставленные в фильме: о судьбе и пределах индивидуальной воли, о варварстве и цивилизации – слишком масштабны и умозрительны, чтоб быть правдой простого смотрения и живого переживания.
Дэвид Лин позволил себе роскошь таких укрупнений и длиннот, которые сегодня сочли бы режиссерским волюнтаризмом. Чего стоят две пятиминутные увертюры на черном экране (что, впрочем, не Лин изобрел) в начале и середине фильма. Щедрые 4 (без малого) часа – бесконечное перемещение на все возможные расстояния – от переходов внутри зданий до транс-аравийских одиссей. Нас призывают увидеть как долго восходит солнце над песками, как мерно покачиваются люди на верблюдах, бредущих по пустой равнине. Неспешный, вытекающий лишь из предыдущей данности сюжет сам будто вдохновлен вереницей следов на иорданских барханах. При этом, от количества пестрых всадников, суеты бамбуковых стеков и выстрелов можно потерять ощущение реальности. Раз сто повторенное имя «Оренс!» с характерным «арабским» выговором потом ещё долго звенит в ушах. Одним словом, «Лоуренс Аравийский» поглощает без остатка. В этом смысле он – настоящий памятник какому-то ушедшему восприятию, который, не в пример коммерческому кино, не стремится предугадать логику зевков и экшн-запросов.
Пожалуй, то, что ярче всего определяет это свойство «Лоуренса Аравийского» – какое-то особое благородство, заставляющее вспомнить о том, что культура эпоса сегодня отсутствует. С одной стороны, как способ рассказывания, с другой, как способность сознания.
Фильм подкупает самоуверенным аристократизмом своих простых, на первый взгляд, приемов, своей прозрачности. Однако, несмотря на подчеркнутую авантюрность, события фильма не столько рассказывают биографию конкретного офицера британской армии, и даже не её «второй план», пронизанный библейскими аллюзиями. Эпичность в картине Дэвида Лина не синоним долгой наррации или какой-то грандиозности вообще – это не более, чем побочные явления. Эпичность здесь скорее метод, преследующий благородную цель – осмысление тайны личности как таковой.
Первое, что показывает фильм, единственный раз нарушая естественную хронологию, – падение Т.Э. Лоуренса с мотоцикла и его похороны, на которых разные люди делятся с репортером крайне противоречивыми воспоминаниями о национальном герое. Дальнейшее, таким образом, становится попыткой восстановления правды.
Настоящая магия в том, как изображает Лоуренса актер Питер О’Тул: трудно вспомнить вторую столь же неоднородно-яркую игру. На фоне монолитных Алека Гиннеса (принц Фейсал), Энтони Куинна (Абу) и Омара Шарифа (Али) (который, правда, проходит непростой путь от лихого разбойника-бедуина до плачущего страдальца), образ Лоуренса – О’Тула вечно ускользает от понимания. То он ироничный офицер, то арабский мудрец, то вдохновенный романтик, то натуральный паяц: настоящий клубок взаимоисключающих мотиваций... В этом, пожалуй, и состоит непреходящая ценность картины.
Эпос представляет личность, как протяженность многих её возможностей, или (что почти то же самое) как поле для воспоминаний о конкретном человеке, ни одно из которых не есть правда. В каком-то смысле, все 222 минуты просмотра, фильм лишь заставляет искать героя, отсеивая песок, арабов, раскаты пустынной войны и симфонической темы.
Поэтому «Лоуренс Аравийский» – не самый обычный байопик. Он не про воскрешенные легендарные страницы истории. Он про анатомию легендарности… в сущности, про необычный ракурс гуманизма.
P.S.
Здесь нет ни одного женского персонажа. Когда ещё не увидишь такое на большом экране?..
