«My generation». О модах, «Битлах» и «Роллингах», коротких прическах и наркоте – в фильме-де-коллаже Дэвида Бетти о «свингующем Лондоне»
… И снова 60-е!.. Когда же они нас наконец отпустят?.. Десятилетие, породившее львиную долю мемов XX века: от басухи-скрипки Пола Маккартни до убиенного Кеннеди. По какой-то причине этот период неизменно оказывается в ностальгическом фокусе современной масс-культуры. Феномен 60-х, так или иначе, прошелся по всему миру, с некоторыми существенными отличиями для каждой из двух сторон железного занавеса. Мы вспоминаем его – странный, замкнутый в себе отрезок истории, когда было показалось, что что-то там надломилось-освободилось… а потом как-то неожиданно ещё более усложнилось. Эти прекрасные заблуждения так прекрасно начались и так печально развеялись. При этом «выход» из «шестидесятничества» оказался куда более сложен и поучителен. Чем 60-е для нас так привлекательны – своим ли щедрым и ярким содержанием как таковым или тем, какое место им отведено в причинно-следственной цепи истории?..
Дэвид Бетти, английский документальный режиссер, выбрал своим материалом Англию 60-х. Острова, угорающего под «мерсисайдское звучание» и пиратские трансляции радио «Кэролайн», боготворящего характерный удивленный лик короткостриженой Твигги с её широко раскрытыми глазами, острова молодежи, распираемой от несогласия. Он «решил не выходить за рамки феноменологического созерцания». «Мое поколение» ничего не проблематизирует, не объясняет, не призывает строить обязательных аллюзий и спрашивать себя: «где же мы тогда ошиблись?». Это кино не про рефлексии. Оно про смакование фактуры. Этим и заслужило премию фонда Мимо Ротелла – художника «нового реализма» и «ready made» – на прошлогоднем Венецианском кинофестивале. Мимо Ротелл прославился как один из создателей де-коллажа, техники последовательного отрывания кусков плакатов, наклеенных друг на друга. Готовый артефакт представляет собой визуальный палимпсест – постмодернизм в чистом виде. Примерно то же самое, как по рецепту, сделал и Дэвид Бетти. Перелопатил огромное количество хроники, фотографий, интервью и фильмов и нарезал их в упоении безумного монтажа. Легко можно представить себе беззвучный изобразительный ряд «Моего поколения» в качестве экспоната какого-нибудь «Гаража» или какого другого «МОМА». Такой вычурный медиа-слепок иллюстрирует то, что, в общем и так известно: пубертатность века, разбуженного от послевоенного оцепенения английской рок-музыкой, мини-юбками и наркотой.
«Мое поколение» – перечень культурных достижений, повязанных единой логикой пробуждения. Его содержание емко определяется через все эти «оттепельные» бренд-ярлыки, вроде «свингующий Лондон» и «британское вторжение». Даже подъем «ливерпульской 4-ки» подается здесь, как ещё один эпизод из общей массы побед нового времени – через слух, расползающийся из клуба «Пещера». Бетти возлюбил (или очень грамотно смимикрировал, что возлюбил) 60-е. Даже не столько с их «всем тем», а самый их ритм – ритм куда-то вечно бегущих или где-то очень намеренно стоящих толп молодых людей; раскрепощенных порывов телекамер, докладывающих «из эпицентров»; яростно снующих парикмахерских ножниц – тот наивно-самоуверенный ритм едва начавшего ходить ребенка.
К этому мельтешению кадров нечего добавить – оно, как своеобразный образ проступающего на пленке времени, компенсирует субъективную избирательность сюжетов. Кино обо всем и ни про что конкретно… про пресловутый воздух свободы. И в том его сильная сторона. Бетти, избравший главным героем живой символ того времени, актера Майкла Кейна, предпочел не показывать нынешние лица своих остальных именитых персонажей. Теперешние Пол Маккартни, Марианна Фейтфул, Роджер Долтри и иные остались за кадром – комментировать старые кадры своей молодой хроники. Даже современный Лондон появляется лишь однажды, в самом конце: из небоскребного окна виден «тайм-лэпс» неоновых артерий Сити – образ вечной молодости, циркулирующей под спудом настоящего.
Не допуская морщинистые лица звезд и смартфоны в свой хронометраж, Бетти заботливо спасает этих впервые заявивших о себе «кокни» в яркой обертке ностальгии, не давая нам повода сравнивать век нынешний и век минувший. Да и что здесь можно сравнить?.. Выстраивать взаимную пропорциональность времен значит отказывать каждому из них в самостоятельном бытии.
Назвав свое авангардное творение «Моим поколением», т.е. поколением Майкла Кейна и ему подобных выскочек из рабочих кварталов Лондона 50-х, Бетти не преподнес им какой-то особый код их прошлого – в оправданиях и точках над «и» они нуждаются в последнюю очередь. Шутка ли: половина тогдашних бунтарей – сегодня кавалеры ордена Британской империи. Трезвое осмысление их легендарности пришлось на другие времена, о коих фильм не рассказывает (мы даже не «узнаем», что убили Леннона). Здесь как бы отсутствует наследственность. Фильм лишь образно реконструирует тот принцип стихийного смотрения на мир, который тогда казался последней новизной. А тогда они были чудаковатые парни с самодельными гитарами и девушки, рискующие нравственностью.
При том, что повествовательный задор рассказчика-Кейна в первую очередь построен на разного рода социальных антиномиях – верхов и низов, отцов и детей, костных и радикалов, где симпатии всецело на стороне вторых, фильм нельзя назвать демократическим манифестом. Личная история Кейна, прославившегося кокни, не более, чем яркий случай, лишь отчасти доказывающий закономерность (все-таки это сам Кейн!). Но у Кейна есть одно преимущество, достраивающее его до героя своего времени. Речь идет об Элфи – английском «Дон Жуане» (что-то в нем есть и от Марчелло Мастроянни в образе Гвидо Ансельми), которого Кейн сыграл в 66-м году (а Джуд Лоу повторил в 2004-м). Столь же красивый, сколь и безнравственный, по меркам «родительской» пуританской морали. Элфи – больше, чем персонаж фильма, он собирательное альтер-эго самого Кейна, его прошлое и вечное настоящее. В своей картине Элфи существует между сюжетом и зрителем, к которому периодически обращается с пояснениями своих похождений. Эту же роль подхватывает и нынешний Кейн, появляясь то в своих старых интервью, то в качестве ведущего. Элфи-Кейн – единственная субстанция, по замыслу Бетти, вышедшая за границы «свингующего» десятилетия. Кто этот Элфи? Некая норма англичанина 60-х, выдержавшего своё умеренное бунтарство и испытание вниманием всего мира, не «сторчавшегося», но и не очерствевшего душой.
"Мое поколение» пропитано духом той нео-модернистской Англии, которой посвящены и «Если…» Андерсона, и, косвенно, «Фотоувеличение» Антониони. Конечно, оно, как продукт культуры, не свободно от великобританского (возможно даже англосаксонского) патриотизма. И все же фильм не про «старушку» Англию и её детей (enfants terribles), а про детей вообще. Бойкий де-коллаж от Дэвида Бетти – своеобразная мантра от старости. От европейской старости, если угодно.
