В российский прокат вышла картина «Квадрат» (дважды) каннского лауреата Рубена Эстлунда.
В разбавленной плазме глобализированного «сегодня» европейское фестивальное кино – один из главных культурообразующих феноменов (sic!). Широкоэкранный тренд, порожденный на каннско-венецианско-берлинских киноплощадках, перетекает в жизнь, как минимум год, вибрируя в подкорке коллективного «я». Все, чем тревожится европейское conscience[1], так или иначе, неминуемо переплавляется в эстетическое высказывание. В отличие от иных флюгеров ноосферы, фестивальное кино вбирает в себя наиболее «чистый» её сгусток, очищая нерв бытия от конъюнктурной шелухи. Хотя действительные результаты подобной селекции становится очевидны постфактум, благородная установка определяет то, что называют нормой высокого стиля (или с поправкой на демократизм – хорошего тона…).
Поэтому, практически всегда, это драма, и никакого жанра. Кривые зеркала – для балаганов и мечтателей. Другое дело – проходной барьер парадоксальности: без эмоциональной/моральной/эстетической встряски реального продукта не получится.
Победитель Каннского фестиваля этого года, фильм «Квадрат», вызывает противоречивые чувства. Все вышесказанное можно было бы опустить, но лента шведского режиссера подталкивает на суетные размышления. Она есть порождение кинематографической саморефлексии. Конечно, любой настоящий фильм – всегда ответ на вопрос «что такое кино». Однако, в конкретном случае обращает на себя внимание какая-то наивность, с которой создатели нарциссически любовались процессом съемки. Отдадим им должное: безусловно, «Квадрат» подкупает своей фактурной убедительностью. Доза фестивального рафинада взята весьма умеренная. Работая на контрастах современной европейской типичности, где чопорный хай-тек светских «пространств» оттеняется стихийной пестротой нищенских лохмотьев, Эстлунд больше подлаживает ракурсы, нежели выстраивает мизансцены.
Но подозрение, что кому-то, кому оно полагалось по должности, за избирательностью в частностях, не хватило зрительной перспективы, дабы обозреть всю картину в целом и сложить хотя бы мозаику, а не россыпь ярких камней, – не оставляет во все время просмотра. Как будто этот кто-то сам запутался, взявшись за слишком сложное уравнение, и голова его закружилась от неослабевающего потока красоты и многозначности.
Некоторая неуютность, по видимому оттого, что в собственных амбициях «Квадрат» – не ожившие полотна и не операторский диплом. И сюжет, вроде, есть магистральный… Стоп, задумаемся.
Чисто нарративно: презентабельный директор музея современного искусства (этакий homo novus), в попытке раскрутить очередной суперсовременный экспонат (она же – «Квадрат»), по-мещански отвлекается на поиск украденных телефона с кошельком, задумав странную авантюру с рассылкой угрожающих писем всем потенциальным ворам, и из-за этого невольно допускает медийно-гуманитарный скандал.
Развиваемая антитеза вполне прозрачна. «Квадрат» (ограниченный неоновой лентой кусок брусчатой площади перед музеем, потребовавший сноса бронзового всадника[2]) – концептуально задуман как зона тотального доверия[3], мол встаешь внутрь и можешь просить у прохожих, что хочешь вплоть до самого беспардонного. Само собой, за весь фильм никто на это не решается, и (уважим термины) инсталляция так и не становится хепенингом. «Квадрат» – немой укор современности, в которой человечность не востребована, где для того, чтоб быть понятным (элементарно – замеченным), нужны какие-то конвенциональные кунштюки, где….! и т.д. Так и зияет этот пустой квадрат своими неоновыми сторонами, стыдя весь свет, а заодно и зрителя.
Собственно, это уже есть первый сюжет, своего рода – сюжет-артефакт, сюжет-символ. Разрешается он в тот момент (гуманитарный скандал), когда на YouTube’е появляется рекламный анонс выставки, где в центре квадрата взрывается нищая девочка-шведка. За что боролись, так сказать… Эта концовка (концовка сюжета квадрата, но далеко не концовка фильма) контрастно рифмует авантюру с угрожающими письмами в русле старого доброго homo homini… Трагедия всеобщего равнодушия, преодолеваемого лишь преступлением на почве всех возможных политкорректных паттернов. Иными словами, фильм своевременно и ожидаемо поднимает тему толерантности, её конвульсий и тупиков. Однако, сколь бы убедительны не были эти экспликации (прежде всего, кинематографически), морализаторство на поверку оказывается весьма тусклым и вторичным. Нравственных пощечин «Квадрат» не раздает, и держится безопасной середины допустимого. В этом – он как раз-таки тренд.
Но что же удерживает нас от уверенного дизлайка?.. Как было отмечено, фильм сделан из сцен, которые без всякого ущерба целому можно было клеить в произвольной последовательности. Все они, в сущности, твердят одно: о нищете реальной и духовной, о рамках и классовых предрассудках, о тупике искусства, о эмиграции и эскапизме – о симулякрах, если угодно. Напрашивающееся сравнение – полифонический канон. Очередная мини-зарисовка нет-нет, да тронет ловкостью решения: где-то тонкостью психологического нюанса, где-то тонкой иронией, а где-то и гротеском.
Несколько примеров.
Мерно-одинокие раскаты каблуков в музейном зале, предшествующие появлению зрителя, который тактично уделяет экспонату «You are nothing» (ряды одинаковых кучек серого гравия (праха?) положенные три секунды безэмоционального созерцания.
Механическое, не более взаимозаинтересованное соитие двух героев, внушенное им скорее этосом, чем эросом.
Вот шимпанзе садится на диван читать газету – неожиданное вкрапление сюра à la Бунюэль. А вот актер[4] разыгрывает примата перед фешенебельной публикой, что заканчивается его коллективным линчеванием – манифестный сюрреализм в духе Андре Бретона.
Вот человек с синдромом Туретта вносит конфуз на искусствоведческой пресс-конференции.
А вот видим колоритный план сверху, где директор музея роется в куче мусора в поисках клочка бумаги….
Выходит чистый дивертисмент на тему и злобу сегодняшнего дня, обнажающий исподнее нынешних страхов и комплексов.
Как ни странно, здесь и кроется возможное оправдание фильма. Вертя перед собой эту беззащитную кройку в поисках штанины или рукава, не сразу, но начинаешь, вдруг, схватывать логику надевания, и все становится как будто на свои места. Объект рефлексии Рубена Эстлунда следует искать не в содержании, а в сочленении частей. Незаконченность и самоценность стильно упакованных мгновений «Квадрата», вскрывают природу случайности и произвольности как категорий нынешнего бытия.
Мы наблюдаем внезапный срез стерильной эпохи, где герой – не вбирает в себя уже никакого избранничества. Заявленный, как формальный властитель умов – заказчик прогрессивного искусства – он не в состоянии расшифровать где-то им же оброненный заумный пассаж. Украденные вещи возвращаются к нему с той же легкостью, с какой и были украдены, т.е. случайно. На каждом шагу опасающийся потерять лицо, но не дотягивающий до собственного умозрительного образа. При этом, он не продукт сатиры, скорее персонаж высокой комедии…
Таков и сам фильм. Отстраняющийся от диктата структуры режиссер, как будто не верит в способность воздействия на другого в современном мире (что – сущая правда). Более того, в возможность и целесообразность членораздельной коммуникации (к слову вспомним человека-примата). Ибо всякое, даже громкое, заявление в конце концов равняется квадрату ответного молчания.
Осталось невыясненным чего здесь больше, сознательного мастерства или невидимой руки времени, к которому честно прислушались. И чему в итоге адресовали пальмовую ветвь – прогрессивному мастерству или укорененности в тренде.
[1] фр. – одновременно и совесть, и сознание.
[2] красноречиво до краски на лице…
[3] Интересно, что самый полноценный момент пульсации этого доверия, таким образом, – ночь, когда…
[4] По сюжету он, кстати, русский…
