"Вестник Кавказа" побеседовал с российским философом, кандидатом философских наук, политологом, главным редактором портала Terra America Борисом Межуевым о сочетании консервативного и либерального движений в США и их влиянии на российско-американский диалог. В сегодняшнем интервью читайте вторую часть беседы, посвященную современному либерализму во внешней политике и противостоянии ему реализма и консерватизма, в том числе в лице президента Дональда Трампа.
- Борис Вадимович, по вашей оценке, что представляет собой современный либерализм во внешней политике?
- Прежде термин либерализм во внешней политике часто употреблялся, говорили о либеральном национализме, либеральном интернационализме, но сейчас он стерся до предела. Либерализм во внешней политике изначально представлялся как превосходство международного права над национальными интересами, в противоположность реализму, понимавшемуся как приоритет национального интереса. Долгое время слово "либерализм" означало именно это: мировая система, будучи хорошо выстроена на принципах равенства и справедливости, ослабляет внешнеполитический конфликт и плюрализм интересов разных государств. Сегодня, как ни странно, именно реалисты и консерваторы часто выступают за международное право, так как теперь оно является не столько представлением о том, что мир можно изменить к лучшему, сколько о том, как сделать так, чтобы он не впал в хаос. Так что сегодня слово "либерализм" чаще употребляется для обозначения тех экспертов во внешней политике, что говорят о необходимости вмешиваться во внутренние дела других государств с целью их демократизации и насильственного приведения в единое состояние. Либералами, зачастую либеральными интервенционистами, liberalhawks, называют тех, кто считает, что на самом деле существует лишь одна цивилизация – либеральная цивилизация, представленная американским блоком, или Европой, или Западом.
В эпоху Барака Обамы я видел попытки в американской политической мысли реабилитировать термин либеральный интернационализм, освободить его от этого интервенционистского агрессивного компонента – но эти попытки были неудачными. Мне кажется, Барак Обама был последним в чистом виде либералом во внешней политике, главная идея, с которой он пришел к власти, - действовать только по мандату и логике международного права. Однако у него не получилось так действовать: все кончилось Ливией и конфликтом с Россией, то есть оказалось, что утопия либерального подхода в старом смысле этого слова уже не работает. Современные либералы полагают, что можно игнорировать международное право с целью изменения внутренней политики государства, так как, по их мнению, люди всех стран, несмотря на гражданство и веру в те или иные ценности, должны быть лояльны либеральной цивилизации. В частности, российские западники должны поддерживать Запад во внешней политике, а не Россию, индийские или иранские граждане, ориентированные на либеральные ценности, тоже должны поддерживать внешнюю политику Запада, даже если она направлена против национальных интересов их стран, и так далее.
Таким образом, либералы сегодня – это некоторое интернациональное сообщество людей, которые едины в своей лояльности либеральной цивилизации. Это, конечно, концепция не цивилизационного реализма, а цивилизационного фундаментализма, то есть представления о том, что есть только одна цивилизация, которая достойна так называться, а все остальное – это варварство, по отношению к которому можно использовать любые средства, включая военные.
- Есть ли, в таком случае, сейчас на Западе представители более реалистического подхода к внешней политике?
- Хороший пример – это президент Франции Франсуа Макрон. С одной стороны, это либерал, несомненный глобалист, но он ведет себя как реалист. Он признает, что есть интересы России, в том числе в Сирии, поэтому он признает необходимость сохранения Башара Асада у власти. Будучи, конечно, человеком, абсолютно глобалистски мыслящим в рамках своего европейского видения, точно не консерватором, с точки зрения своего внешнеполитического подхода он говорит с позиции реализма. Если Запад пойдет предсказуемым разумным путем, таких политиков как Макрон, будет больше. То есть победят либо фундаменталисты, считающие, что может быть только Запад и больше ничего, либо реалисты в духе Макрона, глобалисты реалистического видения.
Я считаю, что это может быть хорошо. Не думаю, что с этими людьми мы сможем дружить на уровне общих ценностей – ценности у нас есть и будут разные по целому ряду, в том числе, консервативных собственных установок – но они признают, что мы отдельная цивилизация со своими принципами, законами, установками и видением жизни. Мы признаем, что они имеют право на свои представления о семейных ценностях, христианской религии, сексуальной морали, национальном суверенитете и других вопросах, которые нас волнуют, и не будем вмешиваться в их внутренние дела с целью изменения их истории – а они не должны вмешиваться в нашу жизнь, чтобы изменить наши представления об истории. Такой холодный прагматический союз реалистов может быть выстроен. Ни это, ни цивилизационный фундаментализм, повторюсь, старым либерализмом в духе Рузвельта и Вильсона уже не будет. Мне кажется, история уже перевернула эту страницу, и мировой порядок теперь будет совершенно другой.
- По вашей оценке, где произошел этот переход к новому внешнеполитическому либерализму, противопоставляющему себя международному праву?
- Изначально в проект либерализма включалось представление о национальном суверенитете - и у Вильсона, и у Рузвельта, и у тех людей, которые создавали Организацию Объединенных Наций – как о краеугольном камне человеческой свободы: свобода человека невозможна, если несвободна его страна. То есть сначала должны быть внешние гарантии свободы от других стран, а потом внутренние гарантии свободы от правительства. Впоследствии победила новая версия либерализма, которая стала говорить иначе: "я могу быть свободен вне зависимости от того, свободна ли моя страна, потому что у меня есть некий внешний покровитель в лице либеральной цивилизации, которая и делает меня свободным". То есть теперь страна может быть несвободна и даже должна находиться в зависимости, но зато человек получает личную независимость за счет покровительства сильной внешней цивилизации.
В итоге первоначальное представление о либерализме становится консервативным, его приверженцы сближаются с консерваторами разных направлений в противопоставление нынешним либеральными фундаменталистами. Мне кажется, это трагическая судьба либерализма во внешней политике.
- В каких отношениях находятся американские либеральные фундаменталисты с президентом Дональдом Трампом?
- Трамп консерватор именно в желании уйти от политики цивилизационного фундаментализма, дабы заниматься интересами Америки через развитие промышленности, регулирование миграции, сохранение американской идентичности и безопасности. Господствующий либерально-фундаменталистский подход представляет Америку как страну, обязанную бороться не только за собственных граждан, но и за всех тех людей, что взывают к Америке, потому что, скажем, страдают от других государств. Согласно этому подходу, граждане Украины, просящие помощи у США для борьбы с Россией, так же важны для американского правительства, как и американцы. То есть США – это уже не страна, которая может руководствоваться только национальными интересами, а страна, которая строит мировую цивилизацию и должна объединять и отвечать запросам всех тех людей, которые обращаются к ней. Трамп сказал этому подходу "нет", подчеркнув, что США будут защищать свои интересы, а все те, кто слишком много на них рассчитывает, должны либо финансово вкладываться в сотрудничество, как европейские страны в бюджет НАТО, либо перестать надеяться на Вашингтон, который, конечно, сочувствует, но не имеет ни материальных, ни даже моральных сил помогать всем.
Заметьте, это сблизило Трампа не с современными неоконсерваторами, а с консерваторами традиционной школы, полу-изоляционистами, считающими, что белое человечество имеет важное значение и Америка должна стоять на его страже – это так называемое альтернативное право с этно-культурной спецификой. Однако, когда Трамп пришел к власти, обнаружилось, что не просто придерживаться этой повестки. Республиканское большинство, от которого он абсолютно зависим, с одной стороны, в чем- то его поддерживает, так как не очень ориентировано на глобализм и исходит из американских интересов, не желает оказывать большую внешнюю помощь другим государствам и считает, что нужно сократить уровень внутреннего долга, в том числе даже готовы иногда идти на американский дефолт, чтобы, к примеру, обнулить долговые обязательства перед Китаем.
С другой стороны, у них есть свое глобальное видение, далеко не изоляционистское. В частности, в него входит представление, что Израиль – это приоритетный друг и союзник США, более приоритетный, чем Европа. Отчасти это происходит по религиозным соображениям, так как республиканцы – это протестанты довольно крайнего толка, для которых Израиль религиозно значим, так как Бог обещал евреям эту территорию и не отказывается от своих обещаний, отчасти по финансовым соображениям, потому что израильское лобби оказывает большое влияние на избирательный процесс, вкладывается в избирательные фонды, отчасти из-за недоверия к Евросоюзу как секулярному государству в отличие от Израиля, который сохраняет свою культурную и религиозную идентичность. Из-за этого Трамп не может встать на стопроцентно изоляционистскую позицию, когда Америка ни во что не вмешивается, со всеми дружит, не тратит свои ресурсы на изменение мира к лучшему ни во имя Европы, ни во имя Израиля, ни во имя кого-либо другого. Президент США вынужден колебаться между, условно говоря, ортодоксально-консервативной позицией и позицией такой тоже консервативной, но с элементом произраилской линии, включающей и враждебность к Ирану, и враждебность к Сирии, другие аспекты ближневосточной проблемы.
Действуют на Трампа и другие факторы. В частности, по китайскому вопросу американский истеблишмент расколот, нет даже единства позиций в администрации президента по вопросу о том, как себя вести по отношению к Китаю. Текущее поведение Трампа проявляет не столько последовательный консерватизм какой бы то ни было модели, сколько неопределенность американской стратегии. Мне кажется, американская внешняя политика сейчас жестко расколота на проевропейскую и произраильскую. Первые – это последовательные глобалисты, которые считают, что нужно дружить с Европой, объединяться с ней, желательно отказаться от представления об особой политике Америки по отношению к этому евроатлантическому целому и создать, быть может, некий новый Запад, в котором Америка будет лишь частью, пусть и главной. Вторые говорят "нет, Европа для нас не главное, нужен Израиль и соблюдение его интересов". Эти две конфликтные позиции очень жестко расходятся между собой.
- На ваш взгляд, почему ни, как вы сказали, либерал старого толка Барак Обама, ни настроенный на консерватизм старого толка Дональд Трамп при всем сходстве их стартовых планов в отношении с Россией, не смогли наладить контакты с Москвой?
- Это интересно, потому что и Барак Обама, когда пришел к власти, хотел подружиться с Россией, и Трамп тоже. Казалось бы, это очень легко сделать: Россия ищет укрепления связей с Европой и дружит с Израилем, то есть, по идее, ни для кого из союзников США не враждебна. Но Россия оказалась для проевропейских и произраильских американских политиков нейтральным полем, на котором и идет их конфликт. Произраильская сторона не может высказаться против Европы непосредственно, это не политкорректно, а американские глобалисты не могут жестко выступать против Израиля – так что все они сходятся на борьбе с Россией, вместе ее ругают. Это очень негативно сказывается на российско-американских отношениях, так как намного легче обвинить в чем-либо Россию, чем признать внутриполитический раскол.
