"Трогательная сказка с хорошим концом". Так говорит о своей последней книге сказок Людмила Петрушевская, отметившая в этом году 80-летие. И так можно сказать и про всю долгую жизнь самой Людмилы Стефановны. Про нее вообще много говорят, и в этом году – особенно. Понятно, почему: юбилей, множество новых книг, номинация на премию «НОС» 2018 года, ожидаемая постановка Константина Богомолова по пьесе Петрушевской «ГАЗБУ» в театре «Школа современной пьесы». Тем для разговора много...
Людмила Стефановна, уже анонсирована премьера по Вашей пьесе «ГАЗБУ», Вы определили ее жанр как бурлеск. О чем она?
Она о том, что женщина заказывает себе мужчину по каталогу на месяц, чтобы родить ребенка. Пьесу должен был ставить мой любимец, гениальный Дмитрий Брусникин, с которым я уже работала. В МХТ им. Чехова пять лет шел великолепный спектакль по моей пьесе «Он в Аргентине». Но Дима ушел в конце августа. Царствие ему небесное. Теперь согласился на эту работу – и спасибо Константину Богомолову.
Вам ведь довелось работать с известными режиссерами? Кого вспоминаете с радостью? Кого с печалью? Я читала у Вас про Олега Николаевича Ефремова.
Я считаю его великим режиссером. Я о нем полкниги написала, «Мой театральный роман». И он меня защищал. Меня – запрещенного драматурга. Ему в руки я написала пьесы «Уроки музыки», «День рождения Смирновой», «37 мая», у него в театре шло шесть моих одноактных пьес и одна в двух актах, великолепный и незабываемый мхатовский «Московский хор». Ею он отпраздновал 90-летие МХАТа. Я работала и с Романом Виктюком, и с Марком Захаровым, и с Сергеем Арцибашевым, спектакли шли на Таганке, в Современнике, во МХАТе, в театре им. Маяковского, в им. Ермоловой, на Малой Бронной. В Петербурге многое шло – в Малом Драматическом у Льва Додина, вообще по стране. И по миру. «Чинзано» гастролировал в 25 странах мира. Вплоть до Венесуэлы и острова Мартиники…
В Ваших произведениях, включая пьесы, много бытовых подробностей: про сложные отношения с детьми, особенно со взрослыми дочерями. Это все из Вашей жизни взято?
Это взято вообще из жизни. С детьми всегда сложно. В разном возрасте по разным причинам. Первая возникает тогда, когда девочка входит в пубертатный период. Мать, до той поры оберегавшая, защищавшая свою кровиночку и не знающая, что ей предстоит, впадает в панику, а дальше все идет по наклонной – страх за дочь доходит даже до брезгливости, до ненависти. Отношения с сыновьями у матерей всегда ближе, на мой взгляд. Мальчикам матери больше прощают. Меньше к ним предъявляют претензий.
А почему?
Мамаши смотрят на вырастающих мальчиков как на свою опору, любовь к ребенку превращается в настоящую любовь к молодому человеку. С ревностью в анамнезе. С ненавистью к невестке-конкурентке. У нас ведь вообще мужскому полу все прощается, даже бытовые побои.
Ваши герои почти всегда из семей со сложной историей, это же тоже личный опыт?
Легких историй жизни не бывает вообще. И семейные тайны есть у всех. И они не случайно стали тайнами. Я так и написала: «О эти семейные тайны, непрощенные обиды… нищие деньги, беременности девочек-школьниц, брошенные сироты, покинутые старики, горести новых побегов, маленькие деревца, засохшие старые пни»… Литература не занимается равнинным течением жизни – даже в «Записках охотника» Тургенева много трагедий. Разве что записки об ужении рыбы не содержат конфликтов.
Меня совершенно потрясли Ваши слова про то, что «зависть – это отчаяние несчастных и измученных»? Объясните, пожалуйста, что стоит за таким определением?
Я сказала, что зависть – не преступление. Почему же за нее судят?! Кому она вредит?! За нее не сажают. Если бы сажали, весь мир бы сидел…
И еще Вы написали, что … «упорство, свирепая честность могут перейти к потомкам» … Это Вы о себе? Вы вообще, как к себе относитесь?
Я говорила об этих качествах применительно к предкам. Это они, погибшие, были беспредельно честны. Заслужили смертную казнь от мало образованного бандюги, который в молодости грабил банки, а взявши власть, стал с удовольствием казнить… О себе говорить не хочу.
Хорошо, а про свои шляпы расскажите? Когда надели первую? Как выбираете?
Первую шляпу мне подарила в Мюнхене моя переводчица Маша Тице. После оглушительного успеха на немецком фестивале московского спектакля «Чинзано» (режиссер Роман Козак). Я впервые услышала, что зрители не только хлопают, но и бурно топают. Все было отлично, но вдруг коллеги-переводчики из ФРГ обвинили Машу в том, что она неточно перевела мой текст. Не все, мол, ухватила. … «Но реакция зала, но статьи в газетах, но то, что спектакль был объявлен самой большой удачей недели!» – говорила я Маше, но она все равно куксилась. Тогда я сказала ей: «Пошли, Маша, в магазин, я тебе куплю шляпу! Шляпа вылечит все твои печали». Маша поплелась за мной. Мы стали надевать на ее бедную голову разнообразные – с перьями, соломкой, вуалью, с огромными розами. Конечно, я тоже стала примерять эти дивные головные устройства. И вдруг Маша повеселела и сказала: «Все, Люся, я вам эту шляпу покупаю!». Это была черная шляпа с черным пухом и бриллиантиком впереди. И мы с Машей торжественно пошли на банкет театрального сообщества. И когда она меня ввела в зал, наши люди захлопали. И все. Больше я эту шляпу не снимала. И даже нарисовала себя в этой шляпе во Франции, в гостинице, перед премьерой «Чинзано» в Париже. Эта акварель стала потом обложкой моей книги. Ну а потом я стала сама украшать самые обычные покупные шляпы – пухом, кружевами, перьями, шелками, шляпными булавками и просто бижутерией.
И вторая Ваша «фишка», еще один штрих Вашего фирменного стиля – перстни с камнями. А ведь камни – влияют на судьду…
Я редко ношу драгоценные камни. Есть только один изумруд, и тот – плохого качества, который я купила по дешевке в Бразилии на блошином рынке. Однажды мои друзья, Володя Карасев и его жена Тамара Чеботаревская, в начале восьмидесятых, когда у меня не было ни книг, ни спектаклей, одни надежды и полная нищета – подарили мне египетское колечко со скарабеем. И сказали, что оно принесет мне счастье. А у меня решался вопрос – напечатают или нет мою детскую пьесу «Чемодан чепухи». Звоню в министерство, где должна собраться коллегия. Ноль. Надела колечко, звоню снова: редактор взяла трубку. Говорю, что у меня должен родиться ребенок, а денег нет. Вообще нет. Напечатайте, пожалуйста, мою пьесу. Редактор Цирнюк, вообще-то женщина непреклонная, тут вдруг растаяла и сказала: «Я постараюсь». Пьесу напечатали. А скарабей потом выпал из перстня, об асфальт и разбился. Я горевала. А потом годы и годы колечко все лежало с пустым окошечком. И вот мы со взрослым Федей в Бразилии, и почему-то оно лежит у меня в сумочке. Зачем-то я его прихватила в далекое странствие. И мы с ним идем на блошиный рынок, на набережную. И я натыкаюсь на лавочку ювелира. И там выставлены изумруды. В Бразилии их – копни лопатой. И я надеваю пустое колечко Тамары и Володи. Их уже нет на свете обоих, царствие им небесное. И вставляю в него ближайший изумрудик. И он точно садится в окошечко! А камень-то дешевый, с туманностями. Я об этом сказала ювелиру, когда он задрал цену. Мы сошлись на сотне долларов, она у меня была запасена. И вот теперь это колечко самое мое главное.
Ваши книги выходят одна за другой. Вы все время где-то выступаете, пишите картины. Откуда с только сил?
А это ведь сцена дает силы. Зрители передают мне свою веселую энергию. Громко смеются на моих концертах. Отбивают себе ладоши. И я просто выступаю со своим кабаре. Пою собственные песенки, читаю веселые стихи. Показываю свои работы на выставках.
А про что книга, номинированная на премию «НОС», «Нас украли. История преступлений»? Звучит интригующе.
Это детектив, а Дмитрий Быков сказал, что это стилизация индийского кино на материале России девяностых годов. А детективы нельзя пересказывать, читать будет не интересно. И еще у меня вот-вот выйдет книга сказок. Я их называю не «современные», а «теперешние» – «Подарок принцессе. Рождественский истории». Это трогательные сказки с хорошим концом.
Людмила Привизенцева
