8 февраля открывается VII Международный фестиваль вокальной музыки «Опера Априори». И первый его концерт – уже сенсация, причем по многим параметрам, включая программу, состав исполнителей и место выступления. На концерте-открытии мы услышим 40-голосный мотет английского композитора XVI века Томаса Таллиса и новое сочинение современного православного священника Айвэна Муди. Представят произведения два вокальных ансамбля – российский Intrada и английский VOCES8. А пройдет концерт в Англиканской церкви св. Андрея, имеющей уникальные акустические характеристики. Коллективы пока репетируют отдельно. VOCES8 на днях прилетает в Москву и сразу же отправляется на первую совместную с Intrada репетицию. О том, как Intrada готовится к выступлению ZN рассказала руководитель хора Екатерина Антоненко.
Intrada ведь не первый раз участвует в фестивале «Опера Априори»?
Впервые нас пригласили в 2016 году. Мы исполняли «Маленькую торжественную мессу» Джоаккино Россини, это было очень интересное для нас сотрудничество с пианистами Павлом Нерсесьяном и Лукасом Генюшасом. Дирижировал Максим Емельянычев. Еще через год мы исполняли на «Опера Априори» реквием памяти Жоскена Депре, написанный в XVI веке Жаном Ришафором, дополненный пятью сочинениями современных композиторов. Проект начался с реквиема Ришафора с довольно нетипичным составом голосов – их шесть и мужские голоса преобладают. Для такого состава мне нужно было определиться с количеством певцов, на которое должны были ориентироваться современные композиторы при написании своих частей реквиема. И было забавно… Я только родила дочку, буквально на следующий день мне Елена Харакидзян, создатель и организатор всех фестивалей «Опера Априори», пишет: «Катя, мне срочно нужен состав»! В общем, вот так мы и живем... И тот состав, который я тогда назвала, и послужил основой 5 мировых премьер сочинений Клауса Ланга из Австрии, Франка Кристофа Езникяна из Франции и трех российских композиторов – Армана Гущяна, Владимира Раннева и Алексея Сысоева. После этого проекта мы продолжили работать с некоторыми из них. Так, третий наш концерт на VI «Опера Априори» – сотрудничество с Клаусом Лангом, который написал парное сочинение к мессе №2 Брукнера. На каждом из этих концертов была либо мировая, либо российская премьера. Концерты всех фестивалей «Опера Априори» уникальны. И те, в которых мы принимали участие, не исключение.
Какой из этих концертов запомнился больше остальных?
Наверное, реквием Ришафора. Потому что результат превзошел все ожидания. Этот концерт относится к концертам очень высокой исполнительской сложности: во-первых, а капелла, что само по себе уже не просто. Участие инструментов минимальное, во-вторых, современные композиторы никаких скидок не делали, многие из них писали на грани исполнимого. Все получилось, потому что все звезды сошлись – к гениальному реквиему Ришафора современным композиторам удалось написать очень интересную и зачастую не менее гениальную музыку, были подобраны великолепные солисты-инструменталисты – Айлен Притчин, Сергей Полтавский, Карлос Наварро Эрреро, Сергей Суворов – и все это прозвучало в потрясающей акустике московского католического собора, идеально подходящей для этой программы. Для певцов это был настоящий челлендж и очень интересный. Мы получили большое удовольствие.
Соединение в одном концерте старых и новых произведений – относительно недавний прием?
Прием это старый. Его практиковали в разные эпохи. Сочинения композиторов быстро устаревали, требовались новые оркестровки. Не прошло и сорока лет после смерти Генделя, как Моцарт «обновляет» оркестровку оратории «Мессия», потому что оркестровка Генделя с тех пор уже устарела. Известно, что Моцарт был очень большим поклонником Генделя. И это видно по его сочинениям, где-то он даже цитирует Генделя. Тогда важно было постоянно исполнять что-то новое – по сути, принцип был такой же, как и в современном шоу-бизнесе, когда постоянно нужны новые песни, новые альбомы и т.д. Но одновременно уже в начале XVIII века в Англии возникает «Академия старинной музыки», цель которой была в исполнении старинной полифонии предшествующих веков. И такие явления существовали параллельно.
"Маленькая торжественная месса" Дж. Россини
Почему решили заняться хоровым пением?
Ответ очень простой, потому что я это очень люблю. Было примерно так: я ходила на танцы, туда меня мама отдала довольно рано, в пять лет, в четыре. Я была послушной девочкой – ходила. Но в соседнем классе занимался хор. И я ухом прислонялась к стене, слушала, какие-то мне картины виделись, вот они там стоят, поют. И я просилась в хор, я хотела петь в хоре. Мне говорили, что способностей у меня нет, поэтому мне туда не надо.
Существование негосударственного хора, как в нашем случае, мне представляется чудом
А кто говорил? Родители? Они музыканты?
Нет, мама биолог, сотрудник МГУ, папа – профессор, доктор биологических наук, тоже сотрудник МГУ. Оба они любят слушать классическую музыку. Мой дедушка очень любил пение, вдохновенно исполнял арии и романсы из классического репертуара теноров, но не был профессиональным музыкантом. Его отец, мой прадед был кантором в синагоге, и так сложилось, что мой дедушка был выходцем из большой поющей семьи. Никто из них не стал профессиональным музыкантом, все так и остались страстными любителями. Дедушка, например, в 70 лет занялся изучением теории музыки, записал какие-то сочинения, которые помнил с детства, из репертуара своего отца. Помню, когда к дедушке приезжала сестра, моя тетя, они садились и пели. И как-то мне, видимо, это передалось. И однажды мы пошли с папой гулять… Во дворе встретили соседку с дочкой, которые шли прослушиваться в музыкальную школу. И я говорю, ой ну пойдем тоже. А почему бы и нет, ну сходим, музыкальная школа рядом… И меня взяли. Родители стали водить. Мне уже тогда было 9 лет. Это считается поздно, чтобы начинать заниматься музыкой, но вроде и нормально оказалось.
И дальше пошло? И никаких сомнений не было?
Да нет, постоянно были сомнения. В школе я хорошо очень училась. В принципе могла бы поступить в университет. Многие мои друзья шли на экономический, еще куда-то. А я после 9 класса пошла в музыкальное училище. И все на меня странно смотрели: ну это что? Я в принципе не понимала, куда иду. Если бы видела на примере родителей путь в профессии музыканта, то понимала бы, как и что. Я этого ничего не видела. Так вслепую шла. Но в итоге не жалею и очень рада, что так сложилось.
Создание своего хора – это уже какая-то следующая веха…
Это тоже получилось случайно. Как все в жизни получается случайно. Была у меня такая мысль: свой хор – вот здорово. Но опять же никакой уверенности, что получится. И первые годы, я помню, как пребывала в постоянных сомнениях, а то ли мы делаем, а правильно ли это. Ошибаться довольно тяжело, а без ошибок ничего не сделать. Потому что ты постоянно видишь, вот здесь у тебя не получилось, вот здесь... Стало легче, когда мне стало нравиться то, что получается, стал вдохновлять сам результат. Тогда уже появляются силы преодолевать сложности и идти дальше.
«Реквием памяти Жоскена Депре» Жана Ришафора
Когда поняли, что можете быть дирижером?
На первой же репетиции, которую я провела. Точнее, я поняла не то, что я могу им быть, а то, что мне это очень нравится.
Но кто-то просто идет петь в хор, не каждый же встает за дирижерский пульт…
Это во многом зависит от того, что человек выбирает по жизни, от направления его усилий. В моей ситуации на мне лежат не только художественные задачи, хотя именно они главные, вокруг них все строится, и если это главное утерять, то остальное, а это огромная работа – я имею ввиду все организационные вопросы и проблемы, – лишается всякого смысла. Мне бы очень хотелось себя освободить от многих обязанностей и заниматься только творческой частью, но в данный момент такой возможности нет, потому что путь, который я выбрала – не самый легкий. Начинать любое дело тяжело и то, что мне удалось создать такой коллектив – чудо. Если бы я здраво к этому подходила, когда начинала этим заниматься, то мне бы конечно какой-нибудь умный человек со стороны объяснил, что это невозможно. И это действительно малореальное предприятие.
Однако, хоров довольно много…
И они все государственные. Я имею в виду профессиональные коллективы. Существование хора сложно окупить. На хорах не заработать. Они все убыточные, прибыль от выступления хора – почти невозможная задача. Поэтому существование негосударственного хора, как в нашем случае, мне представляется чудом.
В том, что мы не государственный коллектив, есть и плюсы, и минусы. Если мне какая-то программа не интересна, меня никто не заставляет ее делать.
Можно быстро устать от бесконечного преодоления трудностей…
Нужно следить внимательно за собой, и что ты конкретно делаешь, и какой от этого плод. Если признаки усталости проявляются, нужно искать ее источник, что именно выматывает, постараться перестроить работу, перестать это делать, делегировать полномочия. Все, что угодно нужно пробовать, но совершенно необходимо сберечь радость от того, что стоишь на сцене. Если лишиться главного, то дальше уже ничего не спасти. Мы в такой сфере работаем, где не спрятаться. Певцов и музыкантов с понурыми лицами зритель не может не заметить.
Как отбираете певцов для участия в концерте? Бывает, что отказываете удивительному голосу почему-то?
В нашем деле нужен профессионализм вкупе с другими качествами. Если певцу с удивительным голосом нужен миллион репетиций… Мы в таких условиях не работаем. Мы работаем быстро. И мое убеждение, что вот те певцы, которые умеют быстро читать ноты, схватывать стилистику, они гибкие в итоге и на концерте. С ними можно экспериментировать, не только исполнять произведение, как выучили, и они больше никак не споют. На конечное исполнение гибкость певцов влияет очень сильно. А если певцы все заучивают наизусть, и ты не сможешь сделать ничего другого на концерте, это неинтересно ни публике, ни дирижеру.
Вы часто отказываетесь от приглашений на концерты?
Честно, я редко отказываюсь от чего-либо. Это не моя мысль, мне ее высказал дирижер, который во многом является для меня ориентиром, Питер Филлипс. Он признался, что для него очень сложно отказаться от концерта. И я действительно предпочитаю не отказываться, если это возможно, если мне интересно. В том, что мы не государственный коллектив, есть и плюсы, и минусы. И если мне совсем какая-то программа не интересна, меня никто не заставляет ее делать. В этом случае я с легкой душой отказываюсь, потому что меня это просто не интересует…От предложений «Опера Априори» мы не отказываемся, потому что они всегда очень интересны. Елена Харакидзян уникальные программы делает и собирает уникальных исполнителей. Правда, мотет Таллиса – это была скорее моя идея. Он мне интересен, потому что это шедевр.
Это субъективная оценка?
Абсолютно объективная. Это один из шедевров в истории музыки... Совершенно уникальное сочинение, поэтому я думаю, что любой хоровой дирижер мечтал бы его исполнить, если только знает о его существовании. Не все знают – это специфика нашей страны, а в принципе 40-голосый мотет известное, пусть и не самое репертуарное сочинение. Ведь оно требует большого состава и определенного мастерства. И для любого хорового дирижера его исполнение станет большим событием в жизни в любом случае.
Если певцы все заучивают наизусть, и ты не сможешь сделать ничего другого на концерте, это неинтересно ни публике, ни дирижеру.
Сколько человек в вашем хоре?
Вот сейчас мы репетировали «Евгения Онегина» с Василием Серафимовичем Синайским составом в 27 человек. Но у нас состав варьируется, зависит от музыки, от концерта. Мы же не государственный коллектив, определенного штата у нас нет, поэтому мы коллектив довольно мобильный.
Набираете под проект?
Так сказать нельзя. Если бы я просто набирала под проект и это были бы каждый раз новые люди, то звучание не было бы качественным. Ничего больше халтуры из этого бы, конечно, не вышло… Выступала бы просто группа случайных людей. Мы существуем больше десяти лет. И прошли разные этапы. Основа коллектива – это певцы, которые больше десяти лет поют вместе, им удобно и радостно вместе петь, они многому вместе научились. Сейчас сам подход к репетициям у нас тоже особый. Сейчас нам не нужно много репетировать. Многое зависит, конечно, от уровня сложности музыки, но по сути – мы делаем программы в довольно короткие сроки. Уже несколько лет мы репетируем перед основными репетициями, перед проектом, перед концертом. Но очень долгое время, много лет мы репетировали стабильно каждую неделю. И конечно это и дало то качество, которое мы имеем сейчас. Наступил другой этап. Но если бы не было этих лет, то и сейчас бы ничего не звучало.
Когда начнутся репетиции мотета Таллиса?..
Сначала мы репетируем отдельно, а накануне концерта впервые встретимся с VOCES8. Минимум половину концерта поет ансамбль VOCES8 – звезда мирового уровня. И конечно для нас это огромная радость, что мы вместе с ними выступаем. Вслед за их выступлением мы вместе с ними исполним мировую премьеру сочинения Айвэна Муди, потом Intrada исполнит сочинение Джона Тавенера, учителя Муди, оно довольно большое, идет 12–13 минут, и наконец, наше совместное исполнение мотета Таллиса. Предварительные репетиции уже идут, а вместе с VOCES8 будет две: накануне концерта и в день концерта. У них, собственно, нет времени, 6 февраля – другой концерт, 7 февраля – они в Москве. Они очень востребованный коллектив, поэтому мы не можем рассчитывать на большее.
А в соборе святого Андрея уже выступали?
Очень давно, около 10 лет назад. Реквием Ришафора на IV «Опера Априори» пели в католическом соборе. Это храм с совсем другой акустикой. Мессу Брукнера – в зале им. Чайковского. Там тоже отличная акустика, просто это совершенно разные залы по масштабу. В зале Чайковского помещается полторы тысячи человек, а в англиканской церкви – всего сто пятьдесят. Огромная разница в десять раз. Как известно, англиканская церковь использовалась в качестве студии звукозаписи фирмы «Мелодия», то есть там совершенно потрясающие акустические условия, считается, лучшие, какие есть в Москве.
И как это влияет на работу дирижера?
Влияет и очень существенно. Собственно акустические условия, умение к ним приспосабливаться – это довольно большой процент в успехе концерта вообще. И дирижер должен об этом думать. От этого зависит скорость исполнения, все параметры зависят от акустики безусловно. Банально – громкость. Выбор темпа от этого зависит. В англиканском соборе небольшая реверберация, в католическом – она сильнее, дольше. Нам очень понравилось, когда мы пели там Ришафора, потому что в этом случае музыка медленная долго держится, уходит и возвращается... Потрясающая красота, очень много обертонов. Но любая быстрая виртуозная музыка там бы пострадала. В зале Чайковского один способ проецирования звука, в англиканском соборе – другой. И певцу это важно понимать, и дирижеру это важно понимать и требовать правильного подходящего решения.
фото: Ира Полярная, Григорий Соловьев
